Ирина Щеглова - Уж замуж невтерпеж

Ознакомительный фрагмент

Помимо художественной атрибутики мастерская была заполнена парнями в растянутых свитерах и такими же, им под стать, девушками. Маша растерялась. На нее никто не обращал внимания, все были чем-то заняты. Парень, который открыл им дверь, лишь бросил «привет» и сразу же растворился среди себе подобных.

Подруга потащила Машу за собой. Там кто-то играл на гитаре. Вокруг гитариста прямо на полу сидели девушки. Подруга тоже села по-турецки. Маша оглянулась и, заметив широкий, никем не занятый подоконник, уселась на него, сидела молча, натянув свитер на колени. А парень все пел… Наверное, хорошо пел, потому что все слушали, и Маша тоже.

Но, когда уходила, засмотрелась на красный спальник и Ворона, сидящего на нем, он болтал по телефону… Тогда-то все и началось? Возможно…

Потом был котенок, которого Маша принесла в «Мневники». Котенка она представила как приблудного, на самом деле он был отпрыском ее кошки. Тогда девушка осталась ночевать. А на пол не хотелось, она легла на «его» диван, только ли потому, что не хотелось на пол? Он с дивана тоже не ушел… Нет, нет! До ноября их отношения были абсолютно невинны.

Ворон недолго прожил в «Мневниках», скоро переселился на Покровку, в старый купеческий особняк, где он, устроившись дворником, получил комнату в некогда купеческой же квартире, с огромной закопченной кухней и чудом сохранившейся русской печью.

Вот в этот особняк и повадилась приходить Маша. Ежедневно, забросив занятия в университете, забыв обо всем. Маша приходила, садилась на ступеньку «черной лестницы» (потому что вход в квартиру был со двора, парадная давно не использовалась) и ждала.

Иногда она сидела так часами. Ворон подолгу не возвращался. Кстати сказать, Виктор в это время мог быть где угодно, например, у нас в гостях или в тех же «Мневниках». Да мало ли где он мог находиться…

В один из таких вечеров, после долгого ожидания, Маша сделала Виктору предложение. Так что лирическое отступление получилось очень даже в тему.

В тот вечер его не было особенно долго. Маше ничего не оставалось, как тихонько ругать себя за унижение, за бесцельно проведенное время и за собственную глупость. Ради чего? Все ради того, чтобы просидеть с ним целый вечер на древней кухне, послушать его голос или ходить за ним по каким-то тусовочным квартирам, мыть чью-то грязную посуду, оставшуюся от прежних посетителей…

А он все не приходил.

— Да где его носит! Черт возьми! — вслух крикнула она и опять, вытянув шею, прислушивалась к звукам шагов во дворе. Ничего не услышав, снова погружалась в себя, в свои воспоминания.

Помнилась почему-то забытая у него роза, которую ей кто-то подарил… Кто? Неважно! Она терзала эту розу, ожидая его прихода, у памятника на Чистых прудах, а потом были какие-то люди, его друзья… И все в ее жизни теперь стало только его, а от себя ничего не осталось, только вот эти мысли, тоже о нем…

На редких лекциях, куда ее иногда заносило, Маша писала письма, адресованные ему. Письма, письма…

Она стала приходить то на Покровку, то в «Мневники»; в конце концов это постоянное желание видеть Ворона превратилось в манию, с которой девушка ничего не могла поделать. А он не приближал ее к себе, но и не отпускал.

— Убери свои крючочки, — говорил он, когда Маша хотела его обнять.

Маша обижалась, убирала, но попыток не оставляла.

— Ты чего здесь сидишь?

Его голос вывел ее из состояния сомнамбулической задумчивости.

— Тебя жду.

— Давно?

Он остановился перед ней: длинный, холодный, одетый небрежно, как всегда, с неизменным рюкзаком за плечами и со снятыми наушниками плеера. Она заплакала, сжавшись в комок.

— Ну вот! — Ворон сел рядом и обнял ее за плечи.

— Я — дура?

— Конечно.

— Почему «Конечно»? — обиделась Маша.

— Опять к словам придираешься?

— Зачем я сюда хожу?

— Хватит, хватит… Пойдем наверх, что мы на лестнице разборки устроили.

Она поднялась вслед за ним, чтобы в очередной раз пройти пытку счастьем. Она знала, что снова будет жарить картошку, ругаться с ним, а потом греть ладони на его шее, смотреть, как он подолгу крутится перед зеркалом, собираясь куда-то…

— Возьми меня замуж! — вдруг попросила она.

— Для чего?

— Я хочу стирать твои носки, кормить тебя ужинами и рожать от тебя детей.

— Странные желания…

Когда человек занят только собой, он не видит никого и ничего вокруг.

Через год у них родилась дочь. Дети вообще очень странные существа, и пути их прихода в мир не всегда понятны и однозначны. Так случилось, малышка пришла и заслонила собой все другое, что было до нее.

К вопросу о свадьбах: Виктор и Маша буднично расписались в ближайшем ЗАГСе. Машина бабушка поселила молодых у себя.

Скинувшись, мы подарили им стиральную машинку.

Печеглядни и дворосмотрины, или Смотрины жениха

После завершения сватовства отец невесты или, если отца не было, старший брат, одним словом, кто-то и старших мужчин в семье наведывался в дом жениха, чтоб проинспектировать хозяйство и оценить условия, в которых придется жить молодой жене.

Осматривали все: и избу, и надворные постройки — сараи, амбар, хлев, имеющуюся в наличии скотину и птицу, а также домашнюю утварь, посуду и прочее. Если осмотр удовлетворял родных невесты, то и гости, и хозяева обмывали это дело, если же нет, за стол не садились.

Хозяева не забывали расспросить о приданом невесты, о домотканых подарках от невесты родственникам жениха, постели, скатертях, полотенцах, белье, гардеробе невесты. Обычай обязывал невесту подарить каждому родственнику вышитое полотенце, а жениху — рубаху и кальсоны, свекрови — три рубахи, отрез материи и платок на голову.

Егора я встретил случайно, ехали в одном вагоне метро. Разговорились, оказалось, он не виделся с Настей с самого лета. И все расспрашивал меня, как мы живем, часто ли встречаемся. Я как-то бездумно предложил ему «заходи…». Он ухватился за это приглашение, тщательно записал адрес, телефон. Егор стал у нас частым гостем.

В один прекрасный день к нам заскочила Настя, увидев Егора, вдруг подобрела, умилилась и, уходя, прихватила его с собой.

До самой весны они у нас не появлялись.

Если сравнивать общественное, материальное и социальное положение семей Егора и Насти, то, как сказали бы в XIX веке, — это были семьи равного положения, или одного уровня. Москвичи, из бывших советских служащих. Вполне благополучные, можно сказать, средний класс. Обычный набор: квартира трешка, машина, дача, престижная работа (как у отца Насти) или свой маленький бизнес (как у матери Егора).