Вирджиния Эндрюс - Секреты утра

Но я должна была быть уверенной, что ни до кого больше мой рассказ не дойдет.

– Обещаешь ли ты хранить тайну? – спросила я.

– Конечно, – сказала она, широко раскрыв глаза. – Скорее умру, чем выдам. – И перекрестилась.

Мои мысли вернулись к Джимми, к нашим разговорам с ним. На минуту обратившись к прошлому, я начала:

– Вскоре после рождения меня похитили, – и рассказала всю мою историю.

В течение всего рассказа Триша не проронила ни звука. Я думаю, что она боялась меня прерывать. После того как я сообщила ей все относительно мамы и папы Лонгчэмп, Ферн и Джимми, я описала нашу жизнь. Описала мое возвращение на побережье Катлеров. Я постыдилась рассказывать о коротком романе с Филипом и о том, что произошло между нами в гостинице.

– Клэр ужасна, – подытожила Триша. – Бедный, бедный Джимми.

– Чем дольше я не буду видеться с ней, тем лучше. Триша встала и подсела ко мне на кровать.

– Когда ты столкнулась с Артуром в ванной, то сказала о каких-то плохих воспоминаниях. Каких? Что-нибудь еще случилось в гостинице?

– Я была чуть не изнасилована в душе, – я подумала, что дальше лучше соврать, – рабочим гостиницы.

– Это ужасно! Но как?

– Я сопротивлялась, и он убежал. Полиция до сих пор его разыскивает. – Я была уверена, что Триша не заметит ловко примешанную к правде ложь. Почему я должна снова и снова вытаскивать на свет вещи, которые хотелось бы забыть навсегда? Сердце мое сжалось от мысли, что теперь Триша должна думать обо мне.

– Ты такая счастливая! – внезапно воскликнула она.

– Почему? Ну почему счастливая?

– У тебя такая захватывающая жизнь, – объяснила она. – А у меня все так тривиально. – Старенькая общественная школа, только один настоящий парень и тот уехал, поездки на побережье Флориды, которые я никогда не считала развлечением. В гостиницах было все тихо и мирно. Приличное общество, проницательная мать… – Она пододвинулась поближе. – Но когда я стану известной балериной, то стану настоящим возмутителем спокойствия, – сказала она твердо. – Множество мужчин со скандальными репутациями, дым от сигарет в длинных мундштуках, изящное окружение, толпы репортеров и никаких мужей до тридцати лет… Захватывает воображение? – спросила она.

– Да, – подтвердила я, чтобы не разочаровывать Тришу, но глубоко внутри не принимая этого. Я хотела стать великой певицей, покорить весь мир, но так же хотела иметь семью, любовь, детей, другого я желать не могла.

– Агнесса знает твою историю?

– Я не знаю, какую смесь правды и лжи ей преподнесла в письме бабушка Катлер. Агнесса постоянно темнит.

– Мы все узнаем, – пообещала Триша.

– Как?

– Когда Агнессы и Лидди не будет дома, мы найдем письмо и прочитаем его.

– Я не знаю, хорошо ли это, – только одна мысль заставила мое сердце биться сильней.

– Положись на меня, – успокоила Триша, – я все устрою.

Она заставила меня еще раз описать, какие чувства испытывает человек, переезжая из школы в школу, из города в город. Мы разговаривали до тех пор, пока не выключили свет. Тогда я закрыла глаза и еще раз прокрутила в уме свой первый день в Нью-Йорке. Но потом меня еще долго не отпускали воспоминания, которые я тщетно гнала. Первый вечер на побережье Катлеров – странный новый мир со странным новым семейством. Прощание с мамой и папой Лонгчэмп, Ферн и Джимом.

Я встала с кровати. Триша крепко спала, и я тихо, чтобы не разбудить ее, пробралась в ванную. На обратном пути я услышала странные звуки из комнаты Артура и подошла поближе к его двери.

– Артур! – позвала я, – у тебя все в порядке?

Шум прекратился, но никто не отозвался. Спустя некоторое время я вернулась к себе, с удивлением думая о странном темном мальчике в темной комнате, который как улитка спрятался в собственной раковине.

Глава 3

Письмо

Лето имеет обыкновение заканчиваться, и вот наступило последнее утро августа. Я открыла глаза, и меня захлестнули эмоции перед первым посещением школы Искусств имени Сары Бернар. Я запаниковала, попытки успокоить меня, которые предпринимала Триша, не имели успеха.

Но все оказались дружелюбны, особенно преподаватели, менее консервативные, чем в предыдущих школах. Все занятия, кроме точных наук, проходили в форме диалога. Мы располагались полукругом, преподаватели просили называть их по имени.

Студенты были разными. Они интересовались театром, кино и музыкой. У нас не было баскетбольных, футбольных команд, и все крутилось вокруг искусств. Обычно я садилась и молча слушала, что говорят другие.

Почти каждый день в школе появлялись афиши, сообщающие о предстоящих спектаклях. Но я и Триша стеснялись попросить кого-нибудь купить нам билеты. Но мы всегда читали аннотации. Больше всего похвал я получала от своего преподавателя по вокалу. Кто спас меня от головокружения, так это преподаватель фортепиано мадам Стейчен. Она была концертирующим пианистом в Австрии. Считалось большой честью заниматься у нее в классе, хотя в первое время это пугало меня. Манера ее преподавания отличалась от других. Она вела занятия как со всем классом, так и индивидуально.

Мадам Стейчен всегда одевалась в строгий костюм, приходила вовремя и не терпела никаких опозданий. Мы приходили заранее и каждый раз слышали, как стучали по коридору ее каблуки. Когда она разговаривала, никто не смел вставить и звука. Она редко улыбалась, была высокая, тонкая, с изящными длинными пальцами, которые, казалось, начинали жить собственной жизнью, как только касались клавиш.

Никто кроме нее не имел надо мной такой власти, я очень гордилась, что была одной из ее студентов. Она всегда туго закрепляла волосы, не пользовалась косметикой, даже губной помадой. Когда я сидела рядом с ней у фортепьяно, мне были видны вены на ее руках. Нельзя сказать, что она была мягкой. Она всегда говорила то, что считала нужным. По крайней мере, дважды она доводила меня до слез.

– Почему вы сказали, что брали уроки игры на фортепиано? – в первый же день спросила она. – Вас ввели в заблуждение.

– Нет, мадам, я действительно брала уроки, я…

– Пожалуйста, – перебила она, – забудьте все, что вы знали. Вы меня поняли? – Ее глаза сделались серыми.

– Да, мадам, – быстро согласилась я.

– Хорошо, тогда с вашего позволения вернемся к основам, – весь день она обращалась со мной так, будто я впервые увидела фортепиано.

Но через некоторое время, она сообщила мне:

– У вас кажется есть природный дар к музыке, со временем вы можете стать высококлассным пианистом.

Конечно, я тут же помчалась, чтобы передать ее слова Трише, и мы вместе устроили небольшой праздник в кафе у Лонселотта.