Нина Соломон - Незамужняя жена

Три предложения. Сжатые и категоричные. Она была довольна собой, как если бы сам факт того, что она справилась с заданием, возвращал ей Лэза. Но, перечитав свой текст, она почувствовала растущую неуверенность. Может, трех предложений мало? Она попыталась набрать еще строчку, но остановилась. Разве в этих трех предложениях не все сказано? Грейс потерла глаза. Она почувствовала приближение мигрени. На экране замелькали помехи. Никаких слов больше не появлялось.

Грейс выделила набранные ею строчки и нажала клавишу «стереть», как вдруг сеанс прервался. Она подбежала к стенной розетке, воткнула телефонный шнур и сняла трубку. Это был Кейн.

— Снова я, — сказал он.

Грейс заметила, что трубка липкая, и отвела ее от уха. Разговаривая по телефону, Лэз любил есть; возможно, это был мед с бутерброда с ореховым маслом. Завтра надо сказать Марисоль.

— Привет, Кейн. Как ты?

— Твой супруг начинает меня доставать. Он не ответил ни на одно из моих электронных писем.

— Думаю, он не получал никакой почты. Я постоянно вишу на линии. Может, ты перепутал адрес.

У Грейс мелькнула мысль о необъяснимом «госте», которого она нашла в компьютере, но она тут же отбросила ее. Она уже собиралась рассказать историю со своей путаницей Кейну — отчасти потому, что знала, что это его развлечет, но главное, чтобы отвлечься самой, — когда раздался другой звонок. Она сказала Кейну, чтобы он не вешал трубку.

Грейс нажала на пульте кнопку переключения линии и услышала низкий гудок. Она снова нажала кнопку и в какую-то долю секунды, пока ее не соединили, подумала, что могла запросто упустить Лэза, а заодно и предыдущий звонок от Кейна, но тут же услышала голос Кейна, подпевавшего звучавшему откуда-то издалека радио.

— Хорошее настроение, Кейн?

— Всегда, когда я говорю с тобой, моя сладкая.

— Смотри, Лэз может приревновать, — сказала Грейс, но даже она сама понимала, какая это нелепость. Лэз никогда не выказывал даже малейших признаков ревности.

Кейн замолчал — такое с ним случалось не часто. Ей захотелось, чтобы снова раздался звонок.

— Так ты собираешься на озеро в Рождество? — спросила Грейс, внезапно заметив, что вся вспотела, хотя минуту назад ей совсем не было жарко.

— Нет, — ответил Кейн, — туда отправляется сестричка со своим кланом. Но я буду на озере под Новый год.

Каждый год Кейн отвозил их в горы на расположенную неподалеку от его хижины ферму, где выращивали рождественские елки. Грейс любила Рождество — ее так завораживали праздничные украшения, развешанные по всему городу, что ей хотелось, чтобы их не убирали весь год. Ее родители и Шугармены всегда праздновали Рождество, хотя и были евреями — неортодоксальными, сильно подразбавленными, из тех, что пекли картофельные оладьи, дабы лишний раз подстраховаться, — но ставить елку категорически отказывались, считая это своего рода кощунством. Однако для Грейс гирлянды огней и запах хвои были существеннейшей частью праздника.

В первое ее Рождество с Лэзом он настоял на девятифутовой елке, слишком длинной, чтобы уместиться в джипе Кейна, так что ее пришлось привязать к крыше. Рубили долго, и пальцы у Грейс онемели от холода, хотя Лэз и дал ей свои перчатки из овчины, слишком большие для нее и такие изношенные, что очертания его руки только что не просвечивали сквозь мех.

Дом Кейна был в нескольких милях от фермы, и, когда они вернулись, Кейн развел большой огонь в очаге. Все проголодались как волки, но из еды в доме нашлись только коробка зачерствевших хрустящих хлебцев, несколько сморщенных яблок и две банки лосося. Все остальное, включая упаковку из шести бутылок пива «Лосиная голова», покрылось коркой льда.

— Как насчет того, чтобы покататься на коньках? — предложил Лэз, когда они покончили со своим скудным обедом. Он встал, вытер руки о джинсы и посмотрел за окно.

— Озеро еще не замерзло, — сказал Кейн. — Надо несколько неделек обождать.

— Пошли. Заодно и проверим. — Лэз не стал дожидаться ответа и уже начал обуваться. — Кто идет?

Кейн покачал головой.

— Вы, ребята, слишком осторожничаете, — бросил Лэз, выходя.

Грейс прижала кончики пальцев к замерзшему стеклу и сквозь оттаявшие дырочки видела, как Лэз обошел озеро по периметру, а затем рискнул выйти на лед. Наконец Кейн побежал за ним и, стоя на берегу, стал звать его обратно. Лэз остановился и начал колотить по льду каблуком, демонстрируя его прочность. Кейн немного прошелся по льду и показал на окошко, за которым стояла Грейс. Лэз повернулся и помахал рукой. Грейс махнула в ответ, но в голове у нее снова и снова крутилась одна и та же мысль: «Пожалуйста, не провались!» Когда они с Кейном вернулись, Лэз крепко обнял ее.

— Видишь, Грейси верит в меня, — сказал он. Потом подхватил ее на руки, и Грейс увидела подтаявший отпечаток своей ладони на заледеневшем окне.

На обратном пути Грейс сняла башмаки и, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом, которое лежало у Кейна в корзине, закрыла глаза. Лэз сидел на переднем сиденье рядом с Кейном. Каждые пять минут Грейс чувствовала, как пальцы Лэза растирают ее ступни, что отгоняло стоявшую у нее перед глазами картину, как под ним проваливается лед. От поглаживания ступней у нее защекотало в носу, и это ощущение стало для Грейс одним из проверенных временем признаков подлинного счастья.

— Значит, увидимся в субботу? — спросила она Кейна. Все еще цепляясь за надежду на скорое возвращение Лэза, Грейс запланировала на субботу небольшую встречу на катке «Скай-ринк», за неделю до их пятой годовщины, примерно для тридцати друзей и близких. Без особых затей — просто пицца и напитки от Ральфа.

— Непременно, — ответил Кейн. — Пять лет. Невероятно. Скажи Лэзу, чтобы позвонил мне, когда приедет.

— Скажу.

— Грейс?

— Что?

— Знаешь, могла бы и не спрашивать. Ради тебя я всегда готов быть где угодно.

Грейс знала, что в разговоре имелись недостающие звенья. Она намеренно пропускала их, как стежки в вышивке, чтобы добиться нужного рисунка. Знала она и то, что Кейн не будет на нее давить.

— Было бы здорово, если бы ты сказал тост.

— Все ради тебя, Грейс.

В носу у нее защекотало, словно она собиралась чихнуть.

4

«Простаки за границей»

Грейс находилась не в том настроении, чтобы проводить занятия, но была среда — вечер, в который «Химера букс», старая книжная лавка на западе, в районе 80-й улицы, великодушно позволяла ей использовать заднее помещение магазина для проведения десятинедельного курса переплетного дела. Лэз устраивал там чтения, когда вышла его первая книга; народу набивалось битком, некоторые сидели даже на подоконниках и ступеньках. Давая объявление об открытии курсов в «Вестсайдере», Грейс, недолго думая, окрестила их «Переплетное дело». Она надеялась, что многих заинтересуют форзацы с узорами под мрамор и особенно золотая фольга, которая производила на нее саму такое же магическое действие, как крылья бабочки. Время от времени кто-нибудь приносил на занятия рассыпающуюся по листочкам фамильную драгоценность, требовавшую для своего восстановления более искушенного наставника, чем Грейс. В подобных случаях в качестве консультанта вызывался Милтон.