Екатерина Каверина - Цвета счастья

— Ты так интересно говоришь: оставил нас.

— Так и было: он развелся не с мамой, а с нами обеими, как он сам сказал потом: «стряхнул пыль со своих сапог, чтобы идти вперед».

— Как вы жили с мамой? — Сергею казалось невероятной такая черствость, грустно: «развелся с нами».

Он слушал историю почти незнакомой девушки, историю двадцатилетней давности, но остро сопереживал ей и ненавидел ее отца.

— Сначала было трудно, мама работала в авиационном институте, денег почти не было. Последние несколько лет, после того, как отец ушел из науки, он занимал высокий пост на автозаводе, так что у мамы не было никакой необходимости искать дополнительный заработок. Да еще перед отъездом на юг родители купили новую квартиру, и вот мы с мамой остались в этой огромной квартире с оштукатуренными стенами, без сантехники и электричества, вдвоем. Мама стала ездить в Китай за вещами, потом бабушка продавала их на рынке, я ей помогала. — Сергей представил маленькую мечтательную девочку, которая еще вчера витала в мире книг, стоящей с бабушкой за обшарпанным прилавком. Этот образ сначала никак не вязался с той элегантной и безумно самостоятельной девушкой, которую он понемногу узнавал. Потом он понял, что именно прошлое и сделало ее такой.

— Дела у мамы пошли хорошо, она открыла магазин, потом второй, третий. Лет через пять открыли настоящий бутик дизайнерской одежды, сейчас у мамы их три, — продолжала Катя. — Так что оказалось, что модный бизнес — мамино призвание, а не проектирование самолетов, как она считала раньше.

— А как ты стала судьей?

— Это долгая и тоже довольно грустная история, — Катя как будто уклонилась от ответа.

— Мама, наверное, гордится?

— Да, мама, конечно, гордится, я стала судьей в 26 лет, это ведь была и ее победа, — мягкая улыбка мелькнула на Катином лице. — Наверное, я опять заболтала тебя, извини.

— Нет-нет!

— Может, все же хочешь чего-нибудь?

Кате было удивительно легко и гармонично с Сергеем, эта ночь казалась необычно яркой и какой-то очень живой после всего, что они пережили. Его низкий голос успокаивал и вызывал на откровенность, взгляд голубых глаз обволакивал ее и будил уже немного забытые желания и фантазии. Она смотрела на него и хотела чувствовать его руки на своем теле, губы на своих губах, дыхание у своей разгоряченной кожи.

Незаметное движение и его рука легла поверх ее, сильные пальцы пробежались по узкой ладони, нежно коснулись тонкого запястья, все больше и больше будя ее чувственность. Под тонким шелком халата кожу как будто опалило огнем, жарким и манящим, его глаза притягивали ее, а руки продолжали свою сладкую ласку. Катя застыла в радостном оцепенении, мысли вылетели из головы, она хотела только одного, чтобы он продолжал касаться ее, ведь эти движения, сначала такие невинные, вызывали в ней целую бурю чувств, заставляя проснуться уже давно утихший вулкан страстей.

Его руки продвигались все дальше и дальше, то игривые, то требовательные. Бесстыдный пеньюар соскользнул с ее плеча, открыв его взгляду причудливую маленькую татуировку в виде свернувшейся клубочком змейки в крошечных стильных очках. Он плотоядно усмехнулся и коснулся ее груди, сначала осторожно, как будто проверяя ее реакцию, потом уверенно.

Она чуть подалась вперед, в этом извечном женском желании быть ближе. Его глаза пронзили ее, руки притянули к себе еще сильнее, а щетина царапнула ее нежную коже.

Их губы нашли друг друга, как будто встретились после долгой разлуки, вначале вспоминая, а потом радуясь встрече. Мир словно существовал отдельно от них, не было ни Кати, ни Сергея, ни Мехико, ни Москвы, ни недавней катастрофы, ни старых проблем. Были только он и она…

— Неужели ты всерьез думала, что такая простушка сможет надолго заинтересовать меня? — злой голос и нервный смех вырвал Катю из небытия, полного неги и соблазнов.

Огромная светлая комната, шторы с фламандскими кружевами на окнах, любимый, казалось, любимый человек в персиковом кожаном кресле и с вечной газетой в руках. Ее мир, еще несколько секунд назад такой уютный и понятный, вдруг бешено закрутился и встал с ног на голову, а она погрузилась в равнодушное оцепенение.

Тепло, страсть, желание — все прошло, холодное дыхание прошлого заморозило жаркое настоящее, оставило от огня лишь пепел.

Катя перестала отвечать на поцелуй Сергея, неловко отодвинулась и смущенно уставилась в пол, затянула пояс халата, пригладила волосы.

Сергей выглядел обиженным и сбитым с толку, глаза горели суровым огнем. Он был невероятно сексуален, воплощение мужественности и страсти, нежности и дремлющей скрытой силы.

Он растерянно взглянул на нее из-под не по-мужски длинных ресниц, увидел ее вмиг погрустневшее лицо и поаfe''f'e''fffe'e'fть себя в руки.

Волшебный миг мелькнул и исчез, для них он был потерян, может быть, навсегда, а, может, лишь на время…

Разговор, разговор — ведь они что-то обсуждали, прежде чем вспыхнуло это безумие, обсуждали что-то важное и отчаянно грустное. Каждый пытался найти путеводительную нить беседы и выйти из лабиринта неловкости и смущения. Просто так, встать и уйти — это было слишком бестактно и с его, и ее стороны, а они никогда не позволяли себе бестактности.

— А твои родители, какие они? — Катя героически пыталась вернуть разговор в прежнее русло.

— Все приторно-банально, папа-дипломат, мама-искусствовед. Золотой мальчик, так что почти все было предопределено, — мрачно усмехнулся Сергей.

Что скрывали эти его слова, простые факты или глубоко запрятанные чувства? Катя этого так и не узнала, момент откровенности уже прошел.

Ну и черт с ним с тактом и прочим бредом! она больше не может смотреть в эти бездонные серо-голубые глаза, на эти сильные руки и не мечтать утонуть в их глубине, оказаться в их теплом кольце, зная, что прошлое, ее, а, возможно, и его опять настигнет их.

Катя поднялась с манящей постели, скомканно пожелала Сергею доброй ночи, легко коснулась его щеки и ушла, оставляя за собой шлейф нерастраченной чувственности.

Он еще долго без сна смотрел в потолок, вспоминал их страстный поцелуй и не мог понять причину ее внезапной отчужденности. А еще он никак не мог решить, стоит ли ему даже пытаться ее понять или ей нет места в его полной бездушными событиями жизни.

Катя, засыпая, тоже не могла забыть ту сладостную сцену, ее губы хранили вкус его губ, оцарапанная кожа горела, напоминая о его прикосновениях, а грудь все еще чувствовала тяжесть его рук.

Полную страсти и сомнений ночь сменило мрачное равнодушное утро. Сергей проснулся от еле слышных Катиных шагов в соседней комнате — было начало 6, багровый солнечный диск медленно поднимался на закате, даря начало новому дню, дню их возвращения к привычной жизни — поздно ночью они уже должны были быть в Москве. Но Сергей думал вовсе не о делах и о не тех хлопотах, что ждали его дома. В его в памяти почему-то всплыла легенда о жестоком божестве Кецалькоатле, которому древние майя в этот предутренний час, в этом самом городе приносили кровавые жертвы, веря, что только так они сделают удачным наступающий день. Что сделать ему, чтобы надеяться, если и не на удачу, то хотя бы на слабый намек на нее, какую принести жертву — Сергей не знал.