Анна Яковлева - Besame mucho, клуша!

Ознакомительный фрагмент

— А поконкретней можно?

— Вы будете заниматься своими обычными делами, а я буду рядом, как ваш биограф.

— И в результате сочините слезоточивую историю для домохозяек о трудовых буднях депутата Крутова?

— Почему же слезоточивую?

— А разве это не ваш стиль: писать мартирологи по поводу вырубленных лесов, загрязнения рек, атмосферы и почвы? На самом деле, — упредил Крутов Лерин возмущенный вопль в защиту природы, — вы неверно информированы, мне от вас такая жертва не нужна, вам не придется проводить со мной много времени. Я вам вообще не нужен. А на пустыре мы встретились, чтобы вы убедились своими глазами, что ситуация аварийная, грунтовые воды топят военный городок. Но если вам это все неинтересно, то не стоит и браться за статью. Насильно мил не будешь, так ведь? — Крутов обернулся к Лере и одарил игривым взглядом. «Что, птичка, попалась?» — читалось в этих лукавых, не знающих отказа глазах.

От этого взгляда Лера задохнулась, как на шквальном ветру. Хозяин «фольксвагена» уже отвернулся, а Лера все не могла восстановить дыхание.

Внутренний голос подсказал, что это провокация, но Лера повелась:

— Василий Васильевич, а хотите, потрясем ваших избирателей? Представим вас спасителем и перечислим все ваши подвиги. Могу изложить события в духе эпических сказаний. Такую, знаете, наваяю оду: «Слово о Крутове». Как у Ломоносова, «На день восшествия Елизаветы Петровны…» — в смысле, на всероссийский престол.

Кожаное сиденье под Крутовым заскрипело, он положил локоть на спинку и с интересом воззрился на собственного корреспондента «Ведомостей». Еще упругая щека образовала складку и нависла над белоснежным воротником рубашки — куда смотрит личный имиджмейкер?

А Лере точно вожжа под хвост попала.

— Царей и царств земных отрада, — декламировала она, возведя глаза к обтянутому перфорированной кожей потолку «фольксвагена» и помогая себе рукой, — возлюбленная тишина, блаженство сел, градов ограда… Так пойдет? Или классицизм не уважаете? Хотите ближе к сегодняшнему дню? Может, тогда сатира? Кого предпочитаете?

Крутов отвернулся, удобно расположился в кресле, поправил пиджак и галстук, стряхнул несуществующую пылинку с колена и бросил водителю:

— Влад, в «Утку».

— Как прикажете, — тихо отозвался водитель, мягко грассируя.

— Фонвизина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Ильфа и Петрова? — несло Леру. — Выбирайте, я подстроюсь. Фельетон или памфлет?

— Талант, — веско протянул Крутов и показал головой на заднее сиденье.

Влад хмыкнул.

— Спасибо, — кокетливо отозвалась Ковалева и поняла, что выдохлась. Обида на самовлюбленного хлюста схлынула так же внезапно, как поднялась, но теперь на смену ей пришла досада. Идеальные пропорции спутника, умный взгляд, красивый своевольный рот и все, о чем Лера не знала, но догадывалась, никакого отношения не имели к ней, неудачнице и клуше.

— Остановите машину, пожалуйста, — устало попросила Валерия, увидев в окне крытую остановку. Галкина идея отправить ее к народному избраннику не понравилась Лере с самого начала.

— Ну уж нет, — неожиданно резко ответил Крутов, — теперь вы со мной обязаны отобедать.

— Это что, месть?

— Если хотите — да. Боитесь?

— Конечно, боюсь — закормите разговорами.

— А вы язва, уважаемая.

— Приходится, — извиняющимся тоном признала Лера.

— Лучше подумайте над планом работы. Я вам письма передам, вы отберете самые отчаянные, и потом решим, что и как написать.

Лере показалось, что она ослышалась.

— Как написать что?

— Статью.

— Вы будете меня учить?!

— А вы, конечно, уже все давно знаете, и учить вас — только портить, как я понял.

— Ну раз поняли, остановите машину.

— Успеете. Сначала обед.

Вот. И этот тоже что-то прочитал на ее лице и не церемонится.

«Фольксваген» нырнул в проулок, Лера закрутила головой, стараясь понять, куда ее привезли.

Они подъехали к угловому одноэтажному зданию с остекленным фасадом, водитель остановил машину перед обнесенной якорной цепью парковкой, вышел и открыл Лере дверь.

Лера взглянула на парня — широкое славянское лицо со смешливыми глазами выдавало добряка, и даже устрашающе лысый череп был не в состоянии что-то изменить. Лера сразу почувствовала расположение к водителю, в отличие от его шефа, и улыбнулась открытой улыбкой.

— Спасибо, — ставя ноги на асфальт, любезно поблагодарила она.

О пафосном ресторанчике, куда привез ее Крутов, Ковалева была наслышана. «Жирная утка». Европейский уровень, средиземноморская кухня и строгий запрет на джинсы. Лера не соответствовала установкам ресторана, а костюм Крутова только подчеркивал это несоответствие.

Крутов уже вышел из машины и как-то странно посмотрел на Ковалеву.

— Прошу, — направляясь к двустворчатым дверям, пригласил он свою гостью.

Похоже, мужчина знал, что делал, и Леру отпустило.

Но пока она семенила за высокой фигурой, снова почувствовала сомнение, а когда они проходили мимо зеркальной стены перед входом в зал, Валерия увидела свое отражение и пожалела, что не умерла в младенчестве. Понятно, почему Крутов так странно смотрел на нее.

От дождя волосы прижались к голове, из пучка на затылке, наоборот, свисали намокшие пряди, но самое ужасное — тушь отпечаталась венчиком вокруг глаз, и вид у Валерии был клоунский.

— Я сейчас, — мрачно бросила Лера и умчалась на поиски дамской комнаты.

И там, стоя перед зеркальной рамой, на полу из черно-белой, уложенной в шахматном порядке плитки, Лера с отвращением признала:

— Клуша.

Зачем накрасилась? Чтобы ощутить себя женщиной? Поздно. Казимир уже спутался с Чижевской. Раньше надо было думать.

И снова в голове замелькали обрывки из статеек психологов из серии «не так летишь, не так свистишь», прививающие комплекс неполноценности. Шейпинг, шопинг — все, что призвано омолаживать и украшать, — это все не для нее. Она несовременная — вот в чем главная проблема. И ей уже никогда не будет двадцать. Будет тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь…

Лера стерла отпечатки туши над и под глазами, припудрилась, расправила плечи, как советовала Бочарникова, и вышла в зал. Какая есть, такая есть. Что выросло, то выросло. Обмену и возврату не подлежит.

Но, подходя к столику, за которым восседал этот седеющий жеребец Крутов, запаниковала и взмолилась: «Господи, мне бы только поскорее все закончить с ним и уехать домой». При мысли о доме сердце заныло так сильно, что Лера не заметила выгнутую ножку стула под Крутовым, споткнулась и с шумом приземлилась на свободное место. Дом ее там, где Казимир!