40° по Валентину (СИ) - Багрянцева Влада

Конечно, после такого спокойный сон и не снился, и Валик, обняв подушку, размышлял, что мог сделать Макар с этим фото. Показать друзьям? Так они сами его, поди, зачморят. Замазать свое лицо и разослать по чатам? Так его любая телка узнает по татухе на шее и губам, а они у него, кстати, охуенные, хоть и горькие на вкус после сигарет, перебиваемых фруктовой жвачкой. Вранье это про курящих и облизывание пепельницы — когда стояк размером с Эйфелеву башню, то уже не до размышлений, как-то похуй, что там какого вкуса, когда оно уже во рту.

Валик перевернулся на бок, по-прежнему тиская подушку и отхватывая такие флешбэки, что пришлось закусить губу и подтянуть колени к груди, хотя стояк это делать мешал.

Нет, конечно, он дрочил и раньше, но опытным путем выяснилось, что круче это делать не на абстрактную картинку с пошлыми шлепками и скрипами, а на собственные ощущения, прокуренный приглушенный голос и запах жвачки с ароматом «клубника-банан», чем-то похожим на изоамилацетат, что он описывал в лабораторных по своим сложным эфирам. Только в голове в этот момент теперь всплывала не наука, а язык Макара, которым он чуть было не затолкал эту жвачку Валику за щеку. Мастурбировать, думая об этом, теперь было круче всего. Вот так бы взять да и схватиться за пепельные патлы… За неимением желаемого пришлось комкать подушку и кончать в кулак.

— Блядь, — сказал Валик, открывая глаза.

Он сходил в ванную, сполоснул под краном лицо и руки, нашарил у раковины мамины салфетки для «деликатного очищения», которые стоили как полугодовой запас шампуня для всей семьи, и использовал их не по назначению. Ну ничего, пару салфеток с лихвой компенсирует рулонище, что он каким-то макаром притащил по пьяни. В зеркало смотреть он не отважился, будто растрепанный чувак из отражения мог цокнуть и обозвать его больным ублюдком.

Следующим утром, когда Валик чистил зубы в ванной, мама что-то крикнула из кухни, но он не разобрал, а вернувшись, увидел ее такой довольной, что даже растерялся.

— Валечка, почему ты не сказал нам, что завел девочку? — спросила она, и Валик покосился на потухший экран оставленного на столе мобильника. Нажав на него, он увидел: «Доброе утро». Без улыбочек, скобочек, смайликов, даже точки не было — «Доброе утро». И все.

— Мам, я никого не завел, — сказал Валик, печатая ответное: «Иди на хуй».

— Значит, она тебя, — хмыкнул отец.

От мамы удалось отбиться довольно быстро, переведя тему, а вот отец еще продолжал хмыкать. Спустя некоторое время пришло ожидаемое: «На хуй не идут, а садятся» — и Валик ничего не стал писать, чтоб не нарваться на приглашение.

Первая пара прошла нормально, вторая — тревожно, а третью Валик проерзал на стуле, изгрыз новый карандаш и растянул ворот кашемирового свитера, над которым так тряслась мама, стирая его только «Лаской». О полимерах и эфирах Валик не думал, просчитывая все варианты исхода встречи, и ни один из них в его представлении не заканчивался хорошо, потому он, выходя из корпуса, снял очки и положил их во внутренний карман куртки.

Курилка представляла собой глухой тупик за баскетбольной площадкой, между стеной общаги с пожарной лестницей и пятым корпусом. Сюда притащили лавку, стоявшую ранее у входа в женскую общагу, на которой теперь, расставив ноги, сидел Макар. Валик мельком глянул на его ухмыляющуюся физиономию и голые коленки в прорехах джинсов — в декабре-то, ебанат — и собрался с духом:

— Если ты меня позвал, чтобы шантажировать, то можешь обломаться — не получится. Я скажу, что ты меня заставил, и мне поверят, потому что все знают, какой ты отбитый.

Макар выдохнул дым, затушил сигарету о подошву кроссовка и повернулся к Валику, кивком указывая на место на лавке рядом с собой. Валик сел, отгородившись снятым рюкзаком.

— Тебя ж вроде Валентином звать, умник? — спросил Макар, отчего Валик сразу подобрался:

— Какой я тебе умник?

— Ну ты ж типа лучший студент курса, все дела. Забей, короче. На хуя мне тебя шантажировать?

— Я откуда знаю? — нахмурился Валик.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Макар крутил в пальцах зажигалку, постукивая ею о голое колено, потом спрятал ее в карман куртки, развернулся к нему и оперся локтем о спинку лавки, уменьшая безопасное расстояние.

— Чё ты вот нудный такой, умник? — сказал Макар. — Пьяный ты мне больше нравишься — то хуищем своим машешь, то сосаться лезешь, а так… — Он замолчал, разглядывая его вмиг краснеющие уши. — Хотя не, так тоже ничего.

— Тебе что от меня нужно? — произнес Валик твердым голосом, очень надеясь, что не похож сейчас на злого щенка хаски.

— Мне? — отозвался Макар с таким выражением, точно сам не знал ответа на этот вопрос. — Я ж написал вчера. Еще хочу. Поцелуешь меня — и удалю фотку.

Валик почему-то вспомнил мемчик из ВК, где нарисованная телка снимает трусы, только мысленно дописал: «А ты точно удалишь фотку?» И поинтересовался, не охуел ли Макар.

— Да чё ты выебываешься! — воскликнул тот, хватая его за воротник и прижимая к скамье.

Валик замычал. Горящие щеки лизнуло морозом, а потом стало тепло, потому что их коснулся мех на куртке и пригладили костяшки согнутых пальцев Макара, а потом вообще горячо, потому что Валика затянуло незнакомыми ощущениями и желаниями на дно. На днище просто — он, Валентин, внук известного не только в узких кругах человека, средь бела дня устраивал разнузданное гейство с местным секс-символом, за которого девчонки, если узнают, повыдергивают ему всю растительность там, где он ее еще не сбривал. И очки сломают.

— Золушка ебучая! — отстраняясь, выдохнул Макар и присосался к его губам снова, поймав их приоткрытыми на вдохе.

Валик мычал уже без прежнего сопротивления, пока Макар демонстрировал ему опыт в поцелуях с языком, и даже в каком-то странном, пугающем порыве энтузиазма вдруг стал отвечать. И вот когда это произошло, Макар схватил его за ворот свитера под расстегнутой курткой и потянул на себя, подлез пальцами под горловину, дотронулся до горячей шеи. В этот момент окружающая действительность для Валика просто перестала существовать. Большим пальцем Макар гладил линии его челюсти так нежно и даже как-то заботливо, что Валик приоткрыл глаза, чтобы убедиться, точно ли перед ним тот самый Макар, отбитый который. Их взгляды встретились, Макар немного отстранился, все еще дыша Валику в рот, оглядел его затуманенным взглядом и сделал странное движение языком, словно слизывал с Валиных губ что-то очень вкусное.

Валик попробовал сделать то же самое и случайно поймал язык Макара губами, отчего тот явно впал в ступор, предоставив Валику активничать самому, но все еще продолжая мять его шею и край бедного кашемирового свитера, тихо и хрипло постанывая ему в рот, пока Валик то посасывал его нижнюю губу, то снова ловил язык. Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем они отлипли друг от друга, и Макар, посмотрев на Валика с уже знакомым охуеванием, сказал:

— Всё. Пиздуй. Затейник, бля.

— Ага, — ответил Валик, облизывая саднящие губы. — Пойду.

— Пиздуй-пиздуй.

— А ты точно…

— Всё, удалил, видишь? Нету фото.

Когда Валик не повернул, а практически сбежал за угол, Макар крикнул:

— Напишу тебе!

— На хуй ты пойдешь, — проговорил Валик хрипло.

Хорошо, что пара уже началась и никто не блуждал по территории студгородка, никто не видел его пылающего лица и идиотской ухмылки.

Опомнился Валик только в маршрутке, под песню Бузовой, которая открывала мир других мужчин. Подумал, что недалеко от нее ушел, вздохнул и вышел на остановку раньше, чтобы привести мысли в порядок, но выяснилось, что это невозможно, если думать не головой. То есть не думалось вообще — только ощущалось, как простой мир, состоящий из атомов, вдруг стал каким-то другим, ведь Валик думал не головой, а тем, что так стремился помять Макар.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И мир, точно в насмешку, начал подкидывать ему романтическую ебанину. На остановке, где он выбрался, двое школьников пубертатного периода держались за ручки, слушали музыку через одни наушники и хихикали — тоже, видать, открыли для себя поцелуи и тисканья, судя по хитрым мордам. Проходя мимо местной «стекляшки», Валик, услышав воркование, поднял голову и увидел сидящих на козырьке ларька голубей, жмущихся друг к другу и издающих влюбленные звуки.