Джанет Чарльз - Одесское счастье

Целую,

Твоя внучка Даша.

Я плакала каждый раз, когда приходили месячные. Правильно Ольга меня в свое время припечатала: «Женщина без ребенка, в сущности, тот же мужчина». Недоразвитая. Никчемушная. Тристан в «красные дни календаря» оставлял меня в покое. Слыша, как я хлюпаю носом, он воображал, что я плачу от боли при «женских делах», и то предлагал таблетку обезболивающего или грелку, то разогревал для меня банку томатного супа «Кэмпбеллс».

Никогда и в голове не держала, что стану вот такой вот. Плаксивой. Чувствительной. Ранимой. В Одессе я мимоходом поглядывала на пляжащихся малышей и мамочек с колясками. С чисто проходным интересом на перспективу. Как и каждая свободная девушка. Мне нравилось нянькаться с Олиными детьми. Я вообще одобряла ребятишек. Но теперь… я натурально отчаялась. Словно не дававшаяся мне беременность была ключом к счастливой жизни. Ой-вей, такой вот закидон. Я выучилась на инженера, закончив институт лучшей в своем выпуске. Нехило освоила два иностранных языка. И до кучи переехала в Америку. На такое способны далеко не все, а совсем немногие. Но здесь я оказалась неспособной выполнить базовый наказ роду человеческому – плодиться и размножаться, – и через это чувствовала себя… лузером, как сказали бы американцы.

                  * * * * *

Надвигалась зима. Дни становились короче, серое небо провисало ниже и ниже, все шибче давя на голову. Деверь с невесткой нарисовались к нам в конце ноября на День Благодарения. Я сготовила фаршированную индейку, сиропную приправу, картофельное пюре, кукурузу и тыквенный пирог. Пришлось потрудиться, но я гордилась тем, что перенимаю традиции своей новой родины. Хэл привез три бутылки вина. Я вспомнила свой крайний бокал шабли в Одессе. Мы с Дэвидом, мистером Хэрмоном, прохлаждались в полумраке переговорной и обсуждали Гоголя. Тогда я потягивала вино медленно-медленно, «наслаждаясь букетом», как учил начальник. А сегодня чикалдыкала взахлеб – Норин кого угодно доведет до алкоголизма. Пока она разглагольствовала за свои свежие приобретения и за то, какую комнату отремонтирует следующей, я нырнула в мысли о бабуле.

– Почему лицо такое кислое? – Норин ущипнула меня за ногу под столом. – Ты должна быть благодарна. Ты в Америке. Твой муж неплохо зарабатывает. У тебя красивый дом и машина. Чем ты недовольна?

– Просто скучаю по бабушке.

– Займись делами на благо своей семьи, и станешь меньше скучать. Праздные руки – орудие дьявола. Не знаю, как Тристан тебя терпит, мисс Плохое Настроение. Лена никогда так не куксилась.

И тут все трое замерли.

– Кто такая Лена? – спросила я.

– Тристан с ней встречался до того, как познакомился с тобой, – сказал Хэл и неодобрительно покосился на Норин.

– Ты должна быть благодарна, – упрямо повторила та. – Каждый день должна быть благодарна. Когда вспоминаю, сколько Тристан заплатил, чтобы слетать в Будапешт, куда ты не явилась, и сколько потом отвалил за поездку в Одессу, плюс сколько занял у нас, чтобы оплатить твой билет сюда, то мне становится дурно. Ты, похоже, из бессовестных обирал, но имей в виду, нам достаточно только обратиться в миграционную службу, и тебя тут же депортируют.

Депортируют? Меня? Неужели это правда?

– Норин, – одернул жену Хэл. Повернулся ко мне и сказал: – Она не это имела в виду.

Кто бы сомневался, что именно это и имела.

Я глянула на варящийся на плите кофе и снова посмотрела на Норин. Нет, обливать эту свиноматку горячим кофе я не стану. Настоящей одесситке не к лицу проделывать дважды один и тот же трюк. Я справлялась с такими хабалками, как Оля, Вита и Вера, – Норин с ними и близко не стояла. Так с какой радости я позволяю ей капать мне на мозги? Тоже мне, ласковая невестушка выискалась, да за такие ласки хамуру чистят!

Я приложила руку к груди и, извинившись, вышла из-за стола. Тикай от стен, чтоб не приперли, как говорят в Одессе. А заканчивается поговорка так: но если уж загнали в угол, поставь себя за главного. Я принялась мерять шагами крыльцо. Спрашивается вопрос: что со мной не так? Через почему я одна в Америке кругом несчастливая? Промокнула глаза салфеткой. Это от вина меня так развезло. Не считается, что я зараз оставила позади всю свою жизнь и бабулю, чтобы приехать сюда. Все мои жертвы не считаются. За главного здесь всегда будет Тристан, потому что в расчет берутся только деньги, которые у него, а не у меня. Здесь все его: его дом, его мебель, его машина, его друзья, его семья. У нас нет ничего «нашего». Дупель пусто. У меня нет ничего моего.

– У тебя есть я, – раздался за спиной тихий голос.

Неужели я думала вслух? По-английски?

– У тебя есть я, – повторил он.

Никого у меня нет. Никого и ничего.

Муж меня обнял.

– Хочешь, расскажу секрет? Тебе сразу полегчает. Заценила моего брата Хэла, великого проповедника? Того самого, кто десять минут кряду благословлял нашу индейку? На самом деле он атеист.

Кино!

– А Норин знает?

Тристан покачал головой.

– Если бы узнала, умерла бы на месте. Весь смысл ее жизни в том, что она жена священника. – Он хихикнул и добавил: – Порой так и подмывает открыть ей глаза.

И в ту секунду я ощутила, что мы с ним заодно, словно настоящие муж и жена, настоящая семья. Я цеплялась за такие моменты, понимая, что долго они не продлятся, предчувствуя, что Тристан разрушит хрупкий фундамент, который мы построили.

                  * * * * *

Это случилось три дня спустя. Тристан отчего-то картинно дулся. Ну да, утром я съездила навестить Анну, а после обеда помогала Серенити в ее магазине. Но ему-то какая разница, что я была не дома? Его ведь тоже не было в это время. Я по-прежнему исправно кухарила и прибиралась, а после устраивала проветривание, чтобы запах чистящих средств не шибал Тристану в нос. И пищу стряпала, какая ему нравилась: безвкусную и без жира.

Мы сидели за столом, я кушала вегетарианский плов, а муж – приготовленную мной по его рецепту куриную грудку. Шел обмен привычными репликами, и вдруг его прорвало:

– Тебя никогда нет дома, когда я звоню. Зачем я женился? Чтобы посадить себе на шею вертихвостку? И еще одно. Мне до чертиков надоело слушать, что там у вас говорят или делают в Одессе. Теперь ты живешь здесь, в Америке, вбей это себе в голову. И меня зовут Тристан. Не Трис, не Три-иста-ан. Научись наконец правильно произносить мое имя. Научись говорить, как все нормальные люди. Господи, какая же ты глупая!

Щеки горели, словно прижженные утюгом. Я прикрыла их ладонями, чтобы не выдать, что ему удалось-таки задеть меня за живое. Неужели я и вправду глупая? Внутренний голос услужливо ответил: «Ага, раз уехала из Одессы».