Бетти Махмуди - Пленница былой любви

– Хорошо.

Мы с Махтаб верили Амалю безгранично. Она не согласилась бы остаться ни с кем другим, а сейчас лишь кивнула головой и улыбнулась, жуя жевательную резинку.

В полдень я покинула относительно безопасное укрытие в квартире Амаля и вышла на улицу Тегерана. Впервые за полтора года я была довольна, что могу спрятаться под чадрой. Ледяной ветер пронизывал насквозь, когда я брела к автомату. Вынув из сумки карточку с инструкцией, замерзшими руками я подняла трубку и набрала номер Муди. Ответил Маджид.

– Где ты? – спросил он. – Скажи, где вы? Проигнорировав этот вопрос, я спросила:

– Где Муди? Я хочу поговорить с ним.

– Муди нет дома. Он уехал в аэропорт.

– Когда вернется?

– Часа через три…

– Я как раз хочу поговорить с ним по этому вопросу.

– Он тоже хочет поговорить с тобой. Приезжай, прошу тебя.

– Хорошо, я завтра приеду с Махтаб и моим адвокатом, тогда и поговорим. Я не хочу, чтобы при этом кто-нибудь присутствовал. Передай ему, что я могу приехать между одиннадцатью и двенадцатью или между шестью и восемью. Мой адвокат может сопровождать меня только в эти часы, – солгала я.

– Приходи между одиннадцатью и двенадцатью, – посоветовал Маджид. – Муди отменил на завтра прием. Приходи без адвоката.

– Это исключено. Без адвоката я не приду вообще.

– Приходи одна с Махтаб. Обсудим все вместе. Я буду тоже.

– Я боюсь, – сказала я. – Когда Муди избил меня и закрыл, ни ты, ни кто-либо другой из ваших родственников не помогли мне.

– Не бойся, я буду здесь, – повторил он.

Мне захотелось посмеяться над этим человеком, и я сделала это.

– Много мне от этого пользы, – прыснула я. – Я уже один раз прошла через это. Передай ему мое мнение.

Меня охватил ужас. Я знала, зачем Муди поехал в аэропорт: он хотел забрать мой паспорт. Он не мог допустить, чтобы я опередила его. А что если следующим его шагом будет обращение в полицию?..

Даже в гарантирующей анонимность чадре я чувствовала себя нагой. Везде были полицейские с оружием наготове. Мне казалось, что все смотрят на меня.

Для нас существовал единственно возможный выход из ситуации – побег. Я понимала, что даже контрабандисты менее опасны моего мужа, который уже обворовал и похитил меня, надругался и, без сомнения, был способен и на убийство.

Когда я вернулась, Амаль объявил:

– Сегодня ночью вы уедете. Если кто-нибудь обратится к вам за какой-либо информацией, ничего не отвечайте, – предупредил Амаль. – Обо мне ничего не говорите. Не рассказывайте, что вы американка и что с вами произошло.

Контрабандисты должны были вывезти нас из Тегерана до границы, переправить в Турцию в санитарной машине Красного Креста и сопровождать до Вана, города в горах восточной Турции. Там мы уже будем предоставлены сами себе, но по-прежнему должны быть очень осторожны. Мы не сможем пересечь границу официально, потому что в наших американских документах не будет соответствующих печатей. Это может вызвать подозрение у турецких властей. В таком случае они хотя и не вернут нас в Иран, но могут задержать и скорее всего разлучат. В Ване мы должны сесть на самолет или автобус до Анкары, столицы Турции, где сразу обратиться в посольство Соединенных Штатов. И только тогда мы будем в безопасности. Амаль вручил мне горсть монет.

– Я прошу вас звонить мне из каждого автомата по дороге. Будьте внимательны к тому, что говорите мне.

Он ненадолго задумался, глядя в окно.

– Исфахан, – произнес он название иранского города. – Так мы зашифруем Анкару. Когда доберетесь туда, сообщите, что вы находитесь в Исфахане.

Мне хотелось задержать его, поговорить, уточнить детали, потому что рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Однако он ушел.

Неужели это последняя моя пятница в Тегеране?! Я молила Бога, Аллаха, чтобы это стало реальностью.

Я огляделась вокруг. Что следует забрать? Я посмотрела на тяжелый гобелен, который во вторник притащила к Амалю на работу. «И как это мне такое пришло в голову?! – спрашивала я с возмущением у самой себя. – Мне ведь это не нужно. Мне ничего не нужно, только добраться до дому. Гобелен должен остаться, а вместе с ним и шафран».

Часы, несомненно, нужны. А бижутерию можно будет по дороге поменять на наличные деньги. Я положила украшения в сумку вместе с ночной рубашкой Махтаб и сменой белья для себя. Махтаб упаковала печенье и кукурузные хлопья, а также несколько книг в свой школьный ранец, и мы были готовы, ожидая только сигнала.

Около шести позвонил Амаль.

– В семь вы должны быть готовы.

Оставался только час. После многих дней, недель, месяцев оставался только час! Я чувствовала себя, однако, неподготовленной. «Милосердный Боже! – молилась я. – Что я делаю?! Прошу тебя, не покидай нас. Прошу тебя, храни мою девочку, что бы ни случилось».

В десять минут восьмого приехал Амаль с двумя мужчинами, которых я никогда прежде не видела.

Нельзя было терять ни минуты. Я помогла Махтаб надеть манто, сама надела свое, а лицо почти полностью закрыла чадрой. Она была как нельзя более кстати.

Я повернулась к Амалю, и от него не ускользнуло мое сильное волнение.

– Вы уверены, что действительно хотите осуществить это? – спросил он.

– Да. Я хочу ехать, – подтвердила я. В его глазах я увидела слезы.

– Я правда люблю вас обеих, – сказал он. Потом он обратился к Махтаб:

– У тебя чудесная мама, береги ее.

– Я буду беречь ее, – торжественно обещала она.

– Я бесконечно благодарна вам за то, что вы сделали для нас, – голос мой дрожал. – Я верну вам эти двенадцать тысяч долларов, как только доберусь до Америки.

– Все хорошо, – сказал он.

– Я знаю, вы делали все это от чистого сердца, – добавила я. – Я должна отблагодарить вас.

Амаль посмотрел на мою девочку.

– Единственной благодарностью и платой для меня будет улыбка Махтаб, – сказал он.

Потом он отодвинул край чадры и осторожно поцеловал меня в щеку.

– А сейчас в путь! – скомандовал Амаль.

Вместе с Махтаб и молодым человеком мы вышли из квартиры.

Он подвел нас к машине неизвестной марки. Я забралась в салон и посадила Махтаб на колени. Мы двинулись в густеющие сумерки пятничного вечера, навстречу неизвестности. «Свершилось! – думала я. – Удастся или нет? Удастся только тогда, если на то будет воля Божия. А если он не захочет, значит, его приговор был иным». Но, когда мы продвигались среди сигналящих машин, кричащих водителей и гневных, возмущенных пешеходов, я не могла поверить, что Бог желал бы для нас такой жизни.

Мы ехали около получаса. Внезапно водитель резко затормозил, сделал крутой поворот и поехал по узкой улочке.