Вирджиния Эндрюс - Шепот в ночи

– Ферн! Ты пьяна и отвратительна! – заорал Гейвин, вставая. – Я не могу поверить в то, что это моя сестра.

Тетя Ферн запрокинула голову и рассмеялась. С лицом, красным от переполнявших его чувств, Гейвин повернулся и бросился вон из комнаты. Но она еще громче расхохоталась.

– Гейвин! – закричала я, вставая. Я услышала, как он пробежал по коридору и выскочил из дома. Я пошла было за ним.

– Задержись! – сказала Ферн, резко прекратив смеяться. Ты еще не сняла шесть вещей с себя.

Я посмотрела на нее и Мортона, который сидел, откинувшись, двусмысленно улыбаясь и пожирая меня глазами.

– Игра закончена, тетя Ферн.

– Ты не уйдешь отсюда, пока не рассчитаешься с долгами, – не отставала она. – Таковы правила.

– Пожалуйста, тетя Ферн. Может, остановимся прямо сейчас?

– Не раньше, чем ты заплатишь долг, – настаивала она. – Плати.

Я сняла блузку.

– Это – три. Дальше.

Я расстегнула юбку, и она упала на пол. На мне оставалось одно белье.

– Тебе помочь? – спросила она. Я отрицательно покачала головой.

– Тетя Ферн…

– Ты заплатила не до конца, – сказала она. – Я без колебаний плачу то, что должна.

Я посмотрела на Мортона. Он так пристально рассматривал меня, что мне казалось, его взгляд проникает сквозь оставшееся на мне белье. Я потянулась к застежке бюстгальтера, расстегнула ее, но не решилась снять его.

– Ну же, принцесса, ты же делала это для своего дяди Филипа, так что можешь делать это и для нас, – настаивала она.

– Тетя Ферн! Что за гадости ты говоришь! – закричала я. – Я не делала этого для дяди Филипа!

Я схватила свои туфли, носки и юбку и, придерживая бюстгальтер, бросилась вон из комнаты.

– Шлюха! – закричала она мне вслед. – Ты должна рассчитаться с долгами после игры в покер на раздевание! Ты еще пожалеешь! Ты пожалеешь!

Я пробежала по коридору и остановилась в одной из комнат, чтобы одеться. Затем я пошла на улицу, найти Гейвина. Его нигде не было видно, и я пошла за дом к сараю. На полпути я услышала его шепот:

– Кристи!

Он стоял в тени. Я быстро подошла к нему.

– Гейвин, ты был прав. Мне не стоит ублажать ее. Она страшный человек, который никогда не перестанет мучить нас, особенно меня. Меня больше не пугают ее угрозы. Я больше ничего не собираюсь для нее делать.

– Хорошо. Теперь, может, послушаешься меня и уедешь?

– Да, Гейвин. Думаю, когда мы уедем и больше некому будет потакать ее развлечениям, она тоже уедет. Я все объясню Лютеру, и он спрячет Шарлотту и Хомера, пока они не уедут, – сказала я. – Мы уйдем утром.

– Хорошо. Мы рано встанем и попросим Лютера отвезти нас в Апленд Стейшн.

– А что потом, Гейвин? – спросила я, и мой пыл поостыл, стоило реальности просочиться в наши планы.

Гейвин задумался.

– Полагаю, нам просто придется позвонить моему отцу. Он, конечно, не придет в восторг от всего этого, но поможет нам, особенно, когда узнает, что случилось с тобой. И к тому же он – дедушка Джефферсону, Кристи. Не забывай об этом.

– Я знаю. Мне все-таки страшно. Но ты прав. Мы должны ему позвонить.

– Он нам поможет. Вот увидишь. Он не такой, как о нем говорила Ферн, – проговорил Гейвин, сильно задетый ее колкостями.

– Я знаю, Гейвин. Мне всегда нравился дедушка Лонгчэмп. Давай вернемся в дом, пойдем в наши комнаты и ляжем спать.

Он взял меня за руку, и мы вернулись в особняк, ступая как можно тише. Мы слышали хихиканье Ферн в той комнате. А когда мы, проходя мимо, заглянули в открытую дверь, то увидели, что они оба голые и обнимаются, лежа на полу. Мы поспешили наверх и остановились у двери в мою комнату.

– Она все превращает в грязь. – Гейвин опустил глаза.

– Это неправда, если ты заботишься о том человеке, который с тобой, Гейвин, тогда это прекрасно, нам нечего стыдиться, – сказала ему я. Он улыбнулся, и я поцеловала его в губы.

– Спи крепко, – пожелал он. – И смотри, чтобы тебя не съели клопы.

– И смотри, чтобы тебя не съели клопы, – повторила я и вошла к себе.

Теперь, когда мы приняли решение, стало легче на душе. Я с облегчением зевнула, зная, что скоро мы избавимся от Ферн. Мне было жаль, что наше пребывание в этом особом раю вот так кончилось, но когда-нибудь все вернется, заверила я себя. Я не надолго позволила себе выбраться из-под этого тяжелого проклятья, которое лежало на мне как неподъемный камень.

Но мне следовало быть осмотрительней. Мне следовало бы ожидать, что найдется способ, чтобы не пропустить в нашу жизнь солнечный свет. Крик Гейвина вывел меня из приятных грез.

– Кристи, быстро иди сюда, – закричал он от двери. – Джефферсону плохо!

– Что, Гейвин?

– С ним что-то серьезное! – воскликнул он. Ужас на его лице заставил мое сердце остановиться, и я мгновенно выскочила из постели.

Тени сгущаются

– Джефферсон, что случилось? – закричала я, не в состоянии сдержать тревогу в голосе. Джефферсон лежал на спине неестественно выпрямившись, его вытянутые руки плотно прижались к бокам. Его рот был открыт настолько, что Джефферсону удавалось только тихо стонать. Челюсти у него выглядели опухшими, а кожа вокруг туго натянутой.

– Только он начал стонать, вот как сейчас, – объяснил Гейвин, – как я сразу проснулся. Когда я спросил его в чем дело, он все продолжал стонать. Потом он начал звать тебя.

Я пощупала лоб у Джефферсона.

– Он весь горит!

– Кристи… – позвал Джефферсон, его глаза вдруг открылись, и он увидел меня. В его глазах было столько боли и страданий, что у меня просто сердце разрывалось.

– Что с тобой, Джефферсон? Что болит?

– Мою шею как будто кто-то сжимает, – пожаловался он. Джефферсон закрывал и открывал глаза, когда говорил, словно каждый звук требовал от него огромных усилий. – И лицо тоже болит. Останови это, Кристи, помоги!

– У него болит лицо? Что… Чтобы это могло быть? – спросила я Гейвина. Он пожал плечами.

– Может, это грипп?

– У него определенно жар, – сказала я. Губы Джефферсона были совершенно сухими, а язык – бледно-розовым.

– Холодно, – с трудом произнес Джефферсон. – Брр…

– Тебе холодно? – спросила я его, и он кивнул.

– Я его укрою своим одеялом поверх его, – сказал Гейвин и быстро взял со своей кровати одеяло, которое дала тетя Шарлотта. Мы укрыли им Джефферсона и подоткнули со всех сторон. Но его все еще трясло.

– Холодно! – повторил он.

– Сегодня такая теплая ночь, – изумленно прошептала я. – Как ему может быть холодно?

Я принялась энергично растирать его руки и плечи.

– Это… из-за лихорадки, – сказал Гейвин.

– Он выглядит совершенно больным. У него такая бледная кожа, и почему он так напряженно вытянулся? Он жесткий как доска. Вот пощупай его руки, Гейвин. Ему нужно измерить температуру. Интересно, у тети Шарлотты есть термометр?