Джоди Малпас - Одна отвергнутая ночь

— Не знаю, — говорит он. — Может, вы захотите обсудить мою задницу.

Самая глупая улыбка в мире расползается по моему лицу:

— Я бы сделала это и в твоей компании.

— Не смей. Я буду смущаться.

— Нет, не будешь.

Яркая улыбка стирает всю его тоску, что только оставалась, вскружив мне голову.

— Звони бабушке, сладкая. Я хочу принять ванну и спрятать мою привычку под одеялом.

Глава 23

Я слышу голоса. Нечетко, но слышу. Комната освещена только тусклыми огнями ночного Лондона. Если бы не знала достаточно хорошо, то подумала бы, что нахожусь на балконе и смотрю на город, но это не так. Я на потертом диване Миллера перед огромным стеклянным окном, обнаженная и прикрытая только кашемировым пледом — там, где нужно.

Сажусь, подтягивая плед, и моргаю, прогоняя усталость, попутно зеваю и потягиваюсь. Этот вид и моя сонливость отвлекают меня от голосов, которые я слышала пару секунд назад, а потом едва повышенный и взволнованный голос Миллера напоминает мне о его отсутствии на диване. Я встаю и, как можно тщательней завернувшись в плед, иду по деревянному полу к двери, бесшумно ее открываю и прислушиваюсь. Он снова говорит тихо, но кажется раздраженным. В последний его ночной звонок он исчез. Вспышки нашей встречи в отеле моментально взрываются в моей голове, я вздрагиваю. Не могу так о нем думать. Мужчина, с которым я встретилась в номере отеля, не тот Миллер Харт, которого я знаю и люблю. Ему нужно поменять номер телефона, чтобы все те женщины не могли с ним связаться. Он больше вне зоны доступа, хотя я с сожалением должна признать, что они этого еще не знают.

Иду на звук его приглушенного голоса, слова становятся более отчетливыми по мере того, как я приближаюсь, пока не останавливаюсь в дверях его кухни и не вижу на его обнаженной спине красные полосы, оставленные Кэсси.

— Я не могу, — говорит он решительно и непреклонно. — Просто невозможно. — Его слова наполняют меня чувством гордости, но потом он садится на стул, открывая моему взгляду еще одного человека в кухне.

Женщину.

Выпрямляю спину.

— Что? — спрашивает она с очевидным удивлением.

— Обстоятельства изменились, — он поднимает руку и ладонью проводит по волосам. — Извини.

Я задыхаюсь. Это все? Он официально уходит?

— Я не приму «нет» в качестве ответа, Миллер. Ты мне нужен.

— Тебе придется найти кого-то другого.

— Извини! — Она смеется, устремляя взгляд мимо сидящего на стуле Миллера ко мне, стоящей в дверях.

Я отскакиваю, прячась из виду, как будто она уже меня не увидела. Она в возрасте, но очень привлекательная, ее пепельного цвета волосы уложены в идеальный пучок, в руках бокал вина. У нее длинные красные ногти. Это все, что я успела разглядеть перед тем, как глупо спрятаться, и теперь, чувствуя себя дурочкой, разворачиваюсь, чтобы уйти в спальню, отчаянно пытаясь унять бешеный стук сердца. Он ей отказывает. Нет необходимости вмешиваться, и я отчетливо помню, что Миллер говорил: чем меньше людей знают обо мне, тем лучше. Мне это ненавистно, но я должна подчиниться, даже учитывая то, что понятия не имею, к чему мы идем.

— Так-так, — слышу ее спокойный голос, пока сама, ссутулившись, сбегаю. Знаю, что она меня увидела, и все же крохотная, глупая часть меня надеялась, что я бесшумно отпрыгнула до того, как ее глаза-бусинки меня заметили.

Ошибка.

Теперь я чувствую себя любопытной Варварой, тогда как это она посреди ночи ворвалась в дом Миллера. Она тоже собирается дать мне его визитку и сказать, чтобы я ее сохранила? Предложит поделиться? После всего, я могу содрать с нее шкуру.

— Что? — от голоса Миллера я напрягаюсь еще больше.

— Ты не говорил, что не один здесь, дорогой.

— Не один? — Он кажется сбитым с толку, и, понимая, что полностью раскрыта, я возвращаюсь, чтобы ответить за свои действия, как раз в тот момент, когда Миллер оборачивается, чтобы понять, что так привлекло внимание его гостьи. — Ливи. — Стул со скрипом проезжает по мраморному полу, когда он резко встает.

Чувствую себя неловко и глупо, стоя, закутавшись в плед, с растрепанными волосами и босыми, нервно переминающимися, ногами.

Миллер на грани, что неудивительно, а вот женщина в его кухне выглядит заинтересованной, расслабленно облокотившись на спинку стула с бокалом вина у красных губ.

— Так мы теперь встречаемся дома? — фыркает она.

Миллер игнорирует ее и подходит ко мне, поспешно разворачивает в своих руках и осторожно подталкивает к выходу из кухни.

— Позволь мне отвести тебя в постель, — шепчет он.

— Одна из них? — спрашиваю, позволяя себя увести. Я уже знаю, что так. Могу сказать это по ауре превосходства вокруг ее уверенной персоны и по дизайнерской одежде.

— Да, — отвечает он натянуто. — Я избавлюсь от нее и приду к тебе.

— Почему она здесь?

— Потому что позволяет себе лишнее.

— Это я вижу, — соглашаюсь.

— Дорогой! — ее кокетливый высокомерный голос производит тот же эффект, что и тот, последней клиентки Миллера. Я напрягаюсь в его руках, и он напрягается тоже. — Не прячь ее из-за меня.

— Я ее не прячу, — выплевывает он через плечо, выпрямляясь. — Я буду через минуту, София.

— Буду ждать с нетерпением.

Только при упоминании ее имени и ее последующих высокомерных словах я замечаю ее акцент. Определенно европейский. Он смутный, но заметный. Она как та женщина из ресторана «Quaglino’s», разве что наглее и самоувереннее, я не думала, что такое вообще возможно.

Приведя меня в свою комнату, он отбрасывает чистые покрывала и опускает меня на постель, нежно укладывая, целует в лоб.

— Засыпай.

— Ты надолго? — спрашивая, чувствуя себя некомфортно от того, что он возвращается к той женщине. Она нахальная. Мне она не нравится, и уж точно не нравится мысль о том, что она страстно желает Миллера.

— Ты в моей постели и обнажена. — Он убирает с моего лица волосы и кончиком носа трется о щеку. — Хочу мое с моей привычкой. Прошу, дай мне с этим разобраться. Я вернусь так скоро, как только смогу. Обещаю.

— Ладно. — Я отказываюсь прикасаться к нему, потому что отпустить, когда он будет уходить, слишком тяжело. — Сохраняй спокойствие, пожалуйста.

Он понимающе кивает. Еще один поцелуй в губы, и он уходит из спальни, оставив меня наедине с темнотой и мыслями — нежеланными мыслями, мыслями, которые, если я слишком сильно уйду в них, сведут с ума.

Слишком поздно.

Я кручусь и ворочаюсь, прячу голову под подушку, сажусь и прислушиваюсь в ожидании волнительного и желанного возвращения Миллера, внутри закипает злость. Но когда слышу щелчок дверной ручки, ложусь обратно, делая вид, что не провела последние десять минут, сводя себя с ума мыслями о правилах, запретах, наличных деньгах и волнуясь о самообладании Миллера.