Знаки внимания - Тамара Шатохина

бездну информации. Она лилась нескончаемым потоком, а я тихо ужасалась сама себе — в том темпе общения, который изначально задала я, сколько времени понадобилось бы нам, чтобы узнать даже не друг друга, а элементарные вещи друг о друге? И то, что у Георгия сложилось это нерадостное впечатление — «а нужно ли мне?», что и прозвучало в романсе — это закономерность.

Я идиотка — делала я выводы, а мама — умная. Мы постепенно перешли к истории «Маврикия» и снова открылось то, о чем я забывала спросить и не решилась выяснять в свое время — про ту слежку.

— Слежка была, — уверенно отметил Георгий, — но все концы обрубила гибель того электрика. Я тогда, в том состоянии… нет — я до сих пор не верю в случайность, он погиб слишком вовремя. Хотя все возможно… Но слежка была, и выяснить что-то об этом уже невозможно, да уже и не нужно. «Маврикий» сразу всплыл в Германии — в коллекции известного собирателя и имеет ли он отношение к Блашке — родственное или идеологическое, я не знаю.

— Бог с ней — маркой, все равно вы никогда не имели права на эти деньги, — вздохнула мама, — давайте спать. Если вам завтра за руль, Гоша… Спасибо за помощь и спокойной ночи. День был утомительным, а завтра…

— Завтра мы с тобой на остров, — осторожно взял ее за руку папа, а мама погладила его ладонь.

— Святого Николая? Чудный вид на него — какая-то дикая экзотика.

— Только вид такой, рядом с городом дикости быть не может, но мы с тобой устроимся в тенечке — там обычно пусто, все лезут загорать, — светился папа, как новогодняя елка.

Георгий смотрел на меня, я — на него, мама согласно кивала папе, он улыбался ей… Господи! Помоги всем нам не испортить ничего — молилась я первый раз в своей жизни.

Глава 48

Утром Георгий заехал за мной и доставил до гостиницы. Высадив возле начала пешеходной зоны, объяснил, глядя мне в глаза прямо и открыто:

— Я сейчас куплю что-нибудь перекусить, а ты собери свои вещи.

Я согласно кивнула и пошла. Не просто переодеваться в дорогу, а собирать вещи… ну и что? Просто нужно было определиться — на сколько дней. А на сколько? Этого я не знала, думаю, что не знал и сам Георгий. Взять необходимый минимум? Да. И обязательно — теплую кофту.

Быстро собрав пакет с вещами, сходила в душ и привела в порядок все, что положено держать в порядке. Посмотрела в зеркало и выдохнула сквозь зубы — на скулах проступили лихорадочные пятна румянца, на носу — бисеринки пота. Опять плеснула в лицо холодной водой — срочно нужно было успокоиться. А еще — снять линзы и надеть очки.

Почти всю дорогу — три часа осторожной и неспешной езды по горной трассе, Георгий развлекал меня рассказами о красотах Кавказа. Сравнивал их с местными пейзажами, погружаясь в подробности описания водопадов и закатов. Рассказывал о феномене радуги, которая рисовалась прямо перед глазами, поднимаясь из ущелья… Я была благодарна ему за то, что он милосердно забалтывает меня, не давая слишком нервничать и чувствовать неловкость. Я так заслушалась, что в свою очередь поделилась воспоминаниями о давней поездке с родителями в Финляндию.

В одном месте, довольно высоко уже над уровнем моря, открывался потрясающий вид на долину с виноградниками на склонах и оливковой рощей в самом низу. Даже с высоты видно было, какие могучие и древние деревья это были. В прошлый раз, когда мы проезжали здесь с папой, я просила его остановиться, чтобы сфотографировать пейзаж. Георгий притормозил в этом месте сам и предложил выйти размяться и не спеша полюбоваться видами.

Выйдя из машины, мы прошли на каменистую площадку. Я даже успела бросить взгляд на эти самые красоты, а потом мне на плечи опустились его руки и я согласно развернулась навстречу. Мы целовались… Первый раз и почти до потери сознания. И теперь я уже могла… я отвечала так же жадно, как и он, и страшно спешила куда-то… Добралась наконец до его волос, зарылась в них обеими руками, потом почти не почувствовав, что почти выдираю их, зажав в горстях. В ответ мне больно прикусили губу, и я очнулась, загнанно дыша. Мы смотрели друг на друга сумасшедшими глазами. Георгий хрипло выдохнул:

— Не хотел… первый раз в коридоре и наспех, но и так тоже… Поехали, Катя, поехали… — тянул он меня за руку к машине. Красивые виды продолжали проплывать за окнами, но мы молча и сосредоточенно уставились вперед по курсу, отсчитывая последние километры пути. Я боялась смотреть на него. Вернулись ощущения той ночи, но только масштабы были уже другими. Это была та самая потребность почти до невыносимости, о которой он говорил когда-то, а я тогда еще не понимала.

Машина свернула с основной дороги, проехала по грунтовке и остановилась возле площадки, на которой стоял лагерь. Георгий вышел из машины, обошел ее, открыл для меня дверцу и протянул руку, почти выдергивая меня на себя и впечатывая в свое тело.

— Катя, ты разрешаешь? Ты… мне… разрешаешь?

Я плохо помню — как открывали дверь в мой домик, как теряли одежду по дороге до кровати. Безумие… буйное, неконтролируемое безумие — вот что это было. Я даже не осознала, не поняла момента проникновения, потому что как раз в этот миг тело пронзило острым наслаждением — до солнечных вспышек под веками, почти до слепоты распахнутых потом в никуда глаз! Со временем я стала видеть его лицо над собой и смотрела внимательно и сосредоточенно в сумасшедшие, бешенные, потемневшие почти до черноты глаза. Видела словно в крике искривленный рот… Сжав веки опять — с силой, почти до боли, слышала протяжные хрипы, стон… сама что-то… Вспышка… полет! Наконец приятная тяжесть мужского тела укрыла меня, окутала собой, даря изумительное ощущение уютной близости. Безумие, это было настоящее безумие…

Когда мы уже смогли нормально дышать, а не надсадно хрипеть, Георгий подгреб меня к себе, целуя в макушку.

— Пускай будет — Георгий. Длинное, неудобное, но очень ласковое имя, когда ты его… рычишь.

— Я рычу…

— Да, — мечтательно протянул он, — ты рычишь, как… тигрица.

— А… ну да… ужас… — проваливалась я в сон, непонятно…

— Поспи, — выпустил он меня из рук и встал с постели. Укрыл простыней и погладил по волосам.

— Тебе еще нужны будут силы, — еще слышала я, уходя то ли в сон, то ли в бессознательное состояние.

Через некоторое