Алана Инош - Ты

                 — Лёнь... Если с тобой что-нибудь случится, я... Не знаю, — шепчет она.

                 — Со мной ничего не случится, обещаю, — улыбаюсь я, сама чувствуя щекотку в носу — предвестник слёз. — Саш... Можно личный вопрос?

                 Она открывает глаза — озадаченные, льдисто поблёскивающие от ещё не высохшей солёной влаги. От смущения рисуя пальцем восьмёрки на её плече, я спрашиваю:

                 — Я ведь тебе нравлюсь? Прости, если что-то не то спросила, но ты иногда... так смотришь, что я невольно...

                 — Если тебя это смущает, я постараюсь больше не смотреть, — перебивает она, вытирая щёки. Я готова поклясться чем угодно, что её точёные скулы порозовели.

                 — Саш, ну, скажи честно... Тебе же легче станет. Нравлюсь, да?

                 — Люблю я тебя, дурочка. Ещё вопросы?..

                 Колюче блеснув глазами и сердито смахнув остатки слёз, Александра встаёт и лезет в шкаф, достаёт оттуда большую спортивную сумку и начинает решительно и деловито складывать в неё мои вещи. Придавленная этим словом — "люблю" — я с минуту ничего не могу выговорить и просто в недоумении наблюдаю, как моя одежда и бельё перекочёвывают из шкафа в сумку.

                 — Здесь очень тяжёлая атмосфера, — говорит Александра как ни в чём не бывало — будто минуту назад и не признавалась мне в любви. — Стены и вещи пропитаны горем, утратой. Ты просто свихнёшься тут. Поживёшь несколько дней у меня, да и мне так удобнее будет.

                 Я только открываю рот, но слова не находятся. Так, без единого моего возражения, сумка оказывается полностью уложенной, а когда Александра вешает её на плечо и протягивает мне руку, у меня вырывается только нечленораздельное:

                 — А... Э...

                 Через пять минут сумка едет на заднем сиденье джипа Александры, а я — на переднем, образцово пристёгнутая ремнём безопасности и по-прежнему обалдевшая и онемевшая. Роковой август разливает в городе грустно-розовый закат.

                 Ведь я знала это. Я даже написала это в образе Дианы. Почему же сейчас, услышав эти три слова в реальности, я так потрясённо молчу?..

                 Квартира Александры — трёхкомнатная, как и у нас, даже планировка точно такая же, а потому я, едва переступив порог, уже знаю, где что находится. Только обстановка другая. Очень много тёмных тонов — коричневый, тёмно-бордовый, красный. Полированные шкафы, хрусталь, книги, статуэтки, кожаная мягкая мебель, напольные ковры и дорожки — словом, классический стиль, немного тяжеловесный и витиеватый, почти ретро. В кабинете — массивный стол с компьютером, внушительное кресло, похожее на трон, и опять эти мрачные шкафы. Солидно и респектабельно, но серьёзно, строго и чопорно — не расслабиться. Но, с другой стороны, возникает ощущение защищённости и надёжности: уж здесь-то со мной точно ничего плохого не может случиться.

                 Единственное более или менее светлое место — кухня, и именно туда я направляюсь в первую очередь: безумно пересохло в горле.

                 — Саш... Попить что-нибудь можно?

                 Александра, оставив сумку в прихожей, тут же устремляется следом за мной, открывает холодильник.

                 — Да, солнышко. Есть гранатовый сок, минералка без газа, кефир, охлаждённый зелёный чай с лимоном и мятой... Кофе не предлагаю: тебе, наверно, им лучше не увлекаться.

                 Я выбираю сок. Александра наливает его из стеклянной бутылки и кладёт в стакан несколько кубиков льда. Отпив глоток, я устало подпираю лоб ладонью. Александра с беспокойством заглядывает мне в лицо.

                 — Лёнь... Что-то не так? Ты плохо себя чувствуешь?

                 — Нет, нормально, — вздыхаю я. — Я утят своих забыла. Мне без них... не по себе.

                 — О Господи, — твоя сестра возводит глаза к потолку. — Ну давай, съезжу за ними.

                 — Да нет, не нужно, — улыбаюсь я. — Ничего, я не маленькая уже.

                 Кровать в спальне — широченная, даже не двуспальная, а не-знаю-скольки-спальная, с мягким изголовьем — настоящее королевское ложе. На тумбочке — ноутбук и лампа с очень уютным абажуром с золотистой бахромой, под старину. На столике у стены — ночник в виде стеклянной вазы с крупными кристаллами соли внутри.

                 — Если захочешь зайти в Интернет — заходи лучше с него, — говорит Александра, беря ноутбук, открывая и ставя на одеяло. — Пароль от него сейчас напишу.

                 На крышку ноута прилеплен стикер с паролем, Александра приносит сумку с моими вещами в спальню. Это означает, что спать я буду здесь, но где же разместится хозяйка квартиры?

                 — В гостиной — очень удобный диван, — улыбается Александра. — Раскладываешь его, и получается отличное спальное место.

                 — Может, лучше я — на диване? — несмело предлагаю я.

                 Твоя сестра чмокает меня в волосы над лбом.

                 — Не говори ерунды. Для принцессы — всё самое лучшее, — отвечает она с теплотой в голосе и взгляде.

                 Мы ложимся в разных комнатах. Стоит мне закрыть глаза, как боль-вдова вновь начинает свой плач... Плач, который невозможно заглушить простым затыканием ушей. Чёрная шаль растягивается над городом, холодная и печальная, и сквозь её кружево пробивается свет звёзд... На одной из них, наверное, ты нашла свой новый приют.

                 Лёжа в постели, я переодеваю кольцо с правой руки на левую — по вдовьему обычаю. Хотя... Кто разберётся в этой запутанной и противоречивой символике, даже различающейся в разных странах? Никому нет дела, важно только то, что это кольцо значит для меня. Как сказала ты: "Чтобы только нам было понятно". 

21. Яблочные кадры в кофейном обрамлении

                 Балконная дверь, голубовато-стальные сумерки, предосенняя тоскливая прохлада. Сквозь тюлевую дымку виднелась знакомая до боли, до приступа сердцебиения фигура, сидевшая на перилах балкона. Остекление почему-то отсутствовало — рамы были как будто выломаны. Испуг, радость, тоска, боль — всё перемешалось в моей душе, когда я откинула тюль и узнала тебя. В тёмных джинсах и толстовке ты сидела на перилах, держась за них руками и покачивая скрещенными ногами в кроссовках, а за спиной у тебя шелестела старая ива. У меня похолодело под сердцем, а ноги охватила тошнотворная дрожь и слабость от твоей до жути неустойчивой позы: одно неловкое движение, крен назад — и ты упадёшь. Странный, непривычный вид ободранного балкона, тревожно дышащая крона дерева, голубоватая сталь сумерек, то ли предрассветных, то ли вечерних — всё это ошарашивало и завораживало меня, а ты... Ты была живой, улыбающейся, а твои незрячие солнца сияли утренней зарёй. Я рванулась к тебе, чтобы стащить с перил — ведь упадёшь же! — но мои руки поймали пустоту: ты превратилась в трепещущее облако из серых мотыльков. Оно окружило меня со всех сторон, нежно щекоча крылышками моё лицо, грудь, плечи, шею, лопатки, и от этого ощущения, и жуткого, и прекрасного одновременно, у меня вырвался крик...