Простить и поверить (СИ) - Вера Эн

не представляя, как станет отпускать Черемуху после всего того, что он узнал о ней за последний месяц. И дело было не только в совершенно умопомрачительном сексе, какой могла подарить лишь любимая женщина, но и в ней самой — такой сильной, такой нежной, такой ранимой и такой решительной одновременно. Лена позволила себе быть с Димой настоящей, не боясь показаться смешной или слабой, а его эта искренность покорила окончательно и бесповоротно. Он хотел всю жизнь провести со своей Черемухой. По утрам просыпаться с ней в одной постели, будить ее поцелуями и ласками, снова и снова присваивая ее себе — такую свежую и сонную, и совершенно восхитительную. Хотел днем звонить ей по какому-нибудь совершенно незначительному поводу, чтобы только услышать ее голос — хоть недоуменный, хоть радостный, хоть сердитый, хоть соскучившийся. Хотел вечером возвращаться в дом, где Ленка будет встречать его в каком-нибудь забавном фартуке и с неизменной улыбкой на губах, вынуждающей Диму немедля отозваться на эту улыбку самыми жаркими поцелуями. Хотел ночью ощущать рядом с собой теплую расслабленную девчонку, зная, что она принадлежит ему и что он больше никогда ее не потеряет.

То ли слюнтяйские, то ли, напротив, слишком серьезные желания, на которые Дима в нынешнем своем статусе вряд ли имел право, но которые, кажется, все чаще задавливали и здравый смысл, и совесть собственным весом, и Дима не мог уже сказать с уверенностью, что сумеет промолчать, когда отступать окажется некуда. Предложит Ленке себя вместе со всем своим прошлым и настоящим багажом и предоставит ей право решать, принимать их вместе с Кирюхой или перешагнуть на следующую ступень, оставив бывшего одноклассника лишь воспоминанием. Черт, Ленка, что ты сделала с обоими Корниловыми? Вон и Кира уже влюбила в себя ничуть не меньше, чем его отца, и вот ему-то Дима не сумеет объяснить, чем они не подошли Елене Владимировне. Он тот еще идеалист; несмотря на вечное свое ворчание и недоверие, трудно впускал в свою жизнь людей и еще труднее с ними расставался. Шарф — бабушкин последний подарок — даже сейчас не снимал, а ведь уже больше года с ее смерти прошел. Считал, что он защитит, как Димина мать всегда защищала. А вот у самого Димы это, кажется, получалось не слишком хорошо. Кирюха с ним забыл, что такое спокойствие. Вот и сейчас едва услышал его вздох, тут же осекся, дернул шарф за концы и посмотрел с напряженным подозрением.

— Думаешь, мстить она будет? — по-своему расшифровал он отцовскую печаль, выдавая тем самым собственные страхи, и Дима скрипнул зубами, признавая такую возможность.

— Черт его знает, Кир, что этим тварям в головы взбредет! — не стал врать он. — Но мы с тобой что-нибудь придумаем, нас голыми руками не возьмешь!

Лена смотрела то на одного Корнилова, то на другого с легким удивлением. Потом все-таки не удержалась, вставила свои пять копеек.

— Дим, мне кажется, надо документы для начала изучить, чтобы понимать, что вообще в их компетенции, а что за ее пределами, — предложила она. — И потом апеллировать уже со ссылкой на закон, чтобы они понимали, что и на них есть управа и никому не дозволено творить беспредел только потому, что им выдана форма!

По мере того, как она говорила, расстроившийся было Кирилл заметно воспревал духом; Дима же, напротив, только морщился и все сильнее мрачнел, явно с ней не согласный.

— Все это было бы замечательно, Лен, если бы не один нюанс, — с заметной горечью произнес он. — Видишь ли, Жанна-черт-бы-ее-побрал-Федоровна имеет на меня личный зуб, а потому найдет способ нагадить, несмотря на все законы и документы. Я даже не удивлюсь, если у нее такой спортивный интерес.

Вопреки всей серьезности ситуации, Лена хихикнула.

— Не можешь без неприятностей, да, Корнилов? — словно бы и не было Кирилла в комнате, у одного Димки спросила она. Он пожал плечами и тоже усмехнулся.

— Ты же меня знаешь. Проще зайца научить курить, чем меня — вовремя останавливаться. Так что принимаю в свой адрес любые претензии.

Ответить Лена не успела: ее опередил Кирилл.

— Какие еще претензии? — возмутился он, вряд ли правильно понимая Димкин вызов. — Мы с Еленой Владимировной и не думали тебя ругать! Наоборот, мы тебя хвалили! Кстати, сейчас моя очередь. Остроумный! — заявил он и посмотрел чуть вызывающе на Лену. Отказываться было нельзя, как бы ее ни смущало отвешивать Димке комплименты в его присутствии. А впрочем…

— Самокритичный, — улыбнулась она, припомнив только что услышанное Димино покаяние. Кирилл фыркнул и глянул на отца.

— Трудолюбивый! — почему-то выбрал он. Теперь уже Дима переводил взгляд с сына на Лену и обратно в полной растерянности, и Лена, почему-то этим вдохновленная, пошла с козырей.

— Добрый!

Димка кашлянул, словно бы подавился, но скулы у него порозовели явно не от этого.

— Вы чего, ребята?.. — только и сумел вставить он, но Кирилл был неумолим.

— Надежный! — отрезал он и тоже посмотрел на отца. Расплылся в довольной улыбке. — Папка, ты покраснел!

Еще бы тут не покраснеть! Мало того, что эти двое вели себя так, как будто именно они были родственниками или, по крайней мере, ближайшими друзьями, так они еще и взяли в оборот Диму, засыпав похвалами и как будто вовсе не издеваясь, а получая от этого самое явное удовольствие, а он был уверен, что постоянно их разочаровывает…

Ему же не снилось все это?

— Хвалили, значит? — в этой забавно сладкой растерянности постарался сбравировать Дима. — То-то меня поначалу так глючило. Как будто не знаете, что во время экзамена ругать надо.

— Поругать тебя тоже успели, — не растерялся Кирилл. — Не мы, правда, но Жанне Федоровне за пятерку можешь сказать спасибо. Хоть какая-то от нее польза.

И все же это было что-то невероятное. Они так легко, так весело сидели втроем за столом, разговаривая о каких-то пустяках, обмениваясь необидными шутками, чувствуя себя абсолютно раскованными и защищенными, — словно действительно в кругу семьи; и ни Кирюха, ни Лена не ощущали и толики стеснения или неудобства, и только сам Дима, кажется, был зажат, не зная, чего ждать и можно ли верить кажущемуся благополучию. Но в какой-то момент и его отпустило, затянув во всеобщее веселье и бесшабашность. Кажется, Кир начал рассказывать какую-то забавную школьную историю, и Дима тут же окунулся в собственную юность.

— Лен, а ты же с нами в девятом классе в «Зарнице» участвовала? — живо поинтересовался он и тут же получил не менее живой подзатыльник от Черемухи.

— Даже не помнишь, поганец! — шутливо возмутилась она. — Конечно я! Кто