Луанн Райс - Созвездие верности

Раньше он считал, что ему выпал счастливый жребий – совершить странствие в свое прошлое и избавить Румер от лишних хлопот. Но когда он приплыл сюда и встретил Элизабет, в нем снова что-то пробудилось: глубокая любовь, которая связывала все поколения его семейства. Он знал, что был готов пожертвовать чем угодно, чтобы снова увидеть мать. И наконец-то уяснил для себя, что не хочет умирать вдали от Румер.

Внезапно, прямо здесь, на палубе у Малаки, Сикстус почувствовал, что прямо по его курсу наступил мертвый штиль.

– Эх, – вздохнул он.

– Это еще что? – спросил Малаки.

– Не знаю, – ответил Сикстус. – Похоже, пару секунд назад я кое-что понял.

– И это в твоем-то возрасте?

– Ты полагаешь, что в моем возрасте уже ничему и научиться нельзя?

Малаки усмехнулся и закусил мундштук трубки.

– Боже правый! Для школьного преподавателя ты, оказывается, немного глуповат, если допускаешь подобные мысли. Наверняка ты знаешь, что как раз сейчас и начинается главный процесс обучения – когда ты стал свободен от всей своей молодецкой дури.

– Молодецкой дури… – повторил Сикстус, пробуя на язык новое выражение. – Лихо сказано!

– Ну, ты же в курсе, о чем я. Наш эгоизм, бравады, хвастовство, «кобелизм», карьера, махинации, подковёрные маневры, поездки, интрижки с девушками, лучшая должность, гранты на исследования. Уловил?

– Да, – ответил Сикстус. – Только ты забыл упомянуть чувство вины и обиды. Теперь пробил час избавления от них.

– Черт, вот балда! Самое главное я упустил.

– Малаки, ты веришь в грехи отцов и матерей?

– Еще как верю.

– А ты веришь в то, что дети должны расплачиваться за них?

– Интересный вопрос. А почему?.. Ты что, имеешь в виду своих дочерей?

Сикстус подумал о Румер и Элизабет, затем о Майкле, а потом о собственных родителях. Его отец умер в Голуэйе, а его храбрая мать перевезла своих сыновей сюда, в Новую Шотландию. Она была похоронена на Фокс-Пойнт, всего за несколько миль от «Роддома имени Кутберта».

– Своих дочерей, – кивнул Сикстус. – И себя.

– Отцы и дочери, – задумчиво произнес Малаки. – Матери и сыновья. Должно быть, Господь трудился внеурочно, когда изобрел эти запутанные отношения. Если честно, именно поэтому мне и нравится иметь дело с дельфинами.

– Хочу съездить на могилу матери, – сказал Сикстус. – А уж потом, скорее всего, и поплыву.

– Без проблем, я свожу тебя, – предложил Малаки. – Если, конечно, твоя дочь не…

– Она занята, – спокойно ответил Сикстус.

– Ну-ну. Ладно, дай мне знать, когда будешь готов. После того как съешь семь своих макрелей. И потом, значит, махнешь в Ирландию?

– Помнишь, мы говорили о корнях? – спросил Сикстус.

– Конечно. Новая Шотландия, Голуэй… они у тебя везде.

– Так вот, у каждого дерева есть стержневой корень, – пояснил Сикстус. – Другими словами, он важнее всех остальных. От него зависит, будет ли дерево жить или погибнет. И мой стержневой корень… – Он умолк, не в силах справиться с эмоциями.

– В Коннектикуте, – тихо закончил его фразу Малаки. – На Мысе Хаббарда, рядом с Румер. Ну, разумеется. Я это сразу понял. Зачем искать мелкие корешки, когда ты уже нашел самый главный? Ты решил вернуться домой, ведь так?

– Да, Малаки. Я возвращаюсь домой.

Глава 25

На второй день пребывания в доме Румер мама-крольчиха перестала кормить двух своих малышей. Румер сидела рядом и молча наблюдала: мать продолжала ухаживать за остальными, игнорируя этих двух крольчат, забившихся в угол клетки.

Солнце еще не взошло, но Румер и не думала о сне: нервы у нее были на пределе, и она молилась, чтобы в дверях появился Зеб. Он был так близко, всего лишь перейти дорогу, и она мысленно представила себе, как он лежит в постели. Интересно, спит ли он так же плохо, как и она, и ощущает ли он связь между ними, – не то чтобы новую, но и заметно отличавшуюся от того, что было раньше, – которая мерцала подобно золотой нити.

Вздохнув, Румер собрала кроликов и поехала в свой ветеринарный офис на Шорроуд. Много лет назад на этом повороте дороги стояла темно-коричневая конюшня, в которой было стойло пегой лошадки, получившей от Сикстуса шуточное прозвище Старушка. Румер всегда любила лошадей, и та кобылка стала одной из первых.

Румер купила конюшню и прилегавшую к ней землю, но на второй год владения во время сильного урагана конюшня развалилась. Теперь она вспомнила об этом, и ее взгляд беспокойно скользнул по останкам рухнувшего строения. Одинокие доски и бревна торчали из земли подобно некой абстрактной скульптуре.

Отперев офис, Румер взяла небольшую бутылочку и несколько упаковок молочной смеси для детенышей животных. На столе лежала записка, которую Матильда оставила после вчерашнего рабочего дня: «Звонил Эдвард».

Румер сунула записку в карман. Потом она завернула одного крольчонка в мягкую тряпку и покормила его из подогретой бутылочки. Она напоила и его братцев с сестренками, а затем пошла проведать своих пациентов – приходившего в себя после операции колли, двух стерилизованных кошек и обезвоженную гончую.

Она управилась с делами ровно в семь, за час до приезда Мати. Размяв затекшую шею, почувствовала скопившуюся внутри энергию от долгого предвкушения того мгновения, когда же они с Зебом наконец-то останутся наедине – каждый раз им мешало какое-нибудь событие катастрофического масштаба. Спиленные деревья, злобный истребитель вредителей… Что дальше?

Зная, что лишь одно могло избавить ее от избыточного напряжения, Румер забралась в свой грузовичок и направилась на север, чтобы повидаться с Блю. У нее было достаточно времени покататься на Блю, поболтать с Эдвардом, а потом еще успеть вернуться на работу.

Миновав ворота фермы «Писдейл», Румер свернула на каменистую подъездную дорожку. Эдварда нигде не было видно – обычно он уже не спал в такой час, – но окна первого этажа были открыты настежь, и хлопчатые занавески слегка трепыхались на ветру. Погладив пару местных кошек, она прошагала по двору прямиком к каменной стене, где ее дожидался Блю.

– Готов порезвиться? – спросила она. – Сгоняем с тобой к реке…

– Румер?

Услышав свое имя, она обернулась. Позади нее стоял Эдвард, засунув руки в карманы своих старых штанов. Румер нервно сглотнула, вспомнив их последнюю ночь и то, как она повела себя, увидев Зеба на свадьбе Даны.

– Привет, Эдвард, – подойдя к нему, сказала она. – Как поживаешь?

– Спасибо, отлично, – ответил он со своим любимым новоанглийским акцентом. – А ты?

– У меня тоже все в порядке.

Морщинки тревоги избороздили его лоб, и Румер перестала улыбаться. Она поняла, что он припас для нее плохие новости.