Странная дружба - Вера Вкуфь

себе махнула — тот и без его помощи принял более или менее вертикальное положение.

— Да и вообще, — медленно и очень задумчиво продолжал Стас, и взгляд его с каждым словом становился всё менее фокусированным. — Все эти родственные связи имеют очень мало значения…

Он бездумно опрокинул очередную порцию коньяка. И, кажется, окончательно потерял нить повествования. Игорь же, как ему хотелось думать, сумел сохранить трезвость рассудка. И продолжал считать, что этот Стас чем-то напоминает ему друга детства — Витьку. А значит, просто не может быть плохим человеком.

— Ладно… — вдруг неожиданно бодро выпрямился Стас и повернулся к Игорю почти трезвыми глазами. — Предлагаю уже отчаливать. У тебя-то жена одна, а мне, если что, двойная головомойка предстоит.

Стас ухмыльнулся на удивление разумному аргументу — хотя сильно разумным новый приятель не очень казался. И, махнув бармену, нестройно отозвался:

— Хорошо хоть во всей этой истории отсутствуют тёщи.

Стас так яростно закивал, что опять начал терять равновесие и сам схватился за Игорево плечо. Тот зачем-то кивнул.

Вряд ли они, конечно, станут закадычными друзьями. Но пока сгодится и такое не слишком трезвое знакомство. Потому что человека лучше всего узнаёшь под алкоголем.

Уличный воздух был свеж и тёмен. Но где-то очень далеко уже разгоралась розоватая полоска приближающегося утра.

Глава 25. Как в первый раз

Была ли важная причина, почему девчонки вдруг прочно обосновались на кухне, Максим не знал. Но они даже не переругивались между собой, а это уже наводило на некоторые подозрения. Так что Максим, хоть и без особой необходимости, но всё-таки тоже зашёл в кухню и присел на стул. Даже если они решили его отравить… Лучше перед смертью смотреть на что-то красивое. Например, на них.

Женька в это время ловко нарезала овощи — Максиму было видно, как аккуратные локти ныряют туда-сюда около точёной талии. Кажется, ещё немного, и они заденут белоснежный бантик, подчеркивающий тонкий девичий стан — Женька для антуража надела белоснежный фартук. Который, к счастью, совершенно не скрывал своей длиной стройных ног. Да и вообще их ничто не скрывало — Максимова футболка, в которую облачилась Женька, заканчивалась, едва-едва прикрывая выступающую попу. Как будто у неё мало здесь своих вещей — Женька таскает Максимовы… Да и вообще — и у неё, и у Таньки здесь столько шмоток, что Максим уже ютится на самой крайней и неудобной полке шкафа. Хотя, надо признать, вещи на ней всегда выстираны и выглажены. Один из плюсов проживания с двумя девушками — даже если одна психанёт, вторая непременно наведёт порядок. Чисто из принципа.

Кстати, попа у Женьки не просто выступает. Она, подчиняясь слаженному движению всего тела, то и дело мелькает белой тканью, когда серая футболка вдруг удачно собирается на поясничном прогибе. Совсем ненадолго. И белое мелькает, как кроличий хвостик.

Танька сегодня особой страсти к готовке не испытывает. Зато испытывает страсть к чистоте. Настолько сильную, что даже залезла на табуретку и возит теперь тряпкой по верхушке холодильника. Неслыханное проявление чистоплотности. Стопы её выгибаются, высоко-высоко приподнимая пятки над мягкой поверхностью стула — роста даже с учётом его не хватает. Но Танька не сдаётся — упорно делает рывки вверх, не жалея стройных икр и поднимаясь чуть ли не на кончики пальцев. Кто-то явно в детстве грезил о карьере балерины.

Максим в балете разбирается, как утка в апельсинах. Но на балет с участием Таньки определённо посмотрел бы. Особенно если бы на Таньке было балетное трико и эта уверенно торчащая вверх юбочка. Вместо ярко-розовых шорт по самое колено.

Путём неимоверных усилий Танька всё-таки расправляется с холодильником. И явно не собирается на достигнутом останавливаться — разворачивается на девяносто градусов и теперь всем телом вытягивается к люстре. Багровая тряпка с размаху накрывает плафон, который от влаги тут же становится прозрачным. Максим видит, как Танькин живот по инерции втягивается в тело, создавая дополнительное ощущение хрупкости. Но увесистая грудь тут же его компенсирует, ещё сильнее от напряжения плеч подтягиваясь вперёд.

Танька вся вытянуть в сосредоточенную струнку. А Женька продолжает ритмично нарезать салат — толчки ножика мерно ложатся на утомлённое сознание. Эта неделя в Максимовском универе выдалась на редкость тяжёлой. Настолько, что у него гудят ноги и нет никаких сил помогать ни Таньке, ни Женьке. Хорошо, что они об этом и не просят.

За окном мелкая морось — осень в этом году подкралась очень незаметно, сменив серостью и прохладой жаркое солнечное лето. На стекло скользкими мазками ложатся меленькие капли — их прекрасно видно в мягком свете уличных фонарей. Задувает ветер, норовя проникнуть в мельчайшие стекольные зазоры. Но ему это не грозит — внутри слишком тепло, чтобы чувствовать его бессильно-злобные порывы. И все вакантные места уже заняты. А сгущающаяся вечерняя темнота надёжно разгоняется электрическим свечением — особенно после того, как Танька заканчивает протирать плафоны. Максим погружается во что-то вроде дрёмы. И не может стопроцентно сказать, на самом деле всё это происходит или просто грезится. Картинка как-то размывается, словно акварельная. Того и гляди пойдут титры и окажется, что всё это — просто чья-то фантазия.

— Хорошо, что завтра суббота, — Женькин звонкий, живой голос вдруг придаёт всему происходящему объёма. Ощущение грёзы отступает и рассеивается в запахе помидоров и масла.

Это всё — по-настоящему. Это всё — здесь. Это всё — их.

Максим, сам не зная чему, улыбается.

А свет в кухне тем временем неуловимо изменился. Он не стал ни ярче, ни тусклее. Просто по светлой плиточной стене над Женькиной макушкой пробежалась прозрачная тень. Если не присматриваться, то и не заметишь. Но Максим заметил. И машинально глянул на источник света — люстру. Как оказалось, очень вовремя.

Танька ещё не закончила протирать плафоны. Или, скорее всего, уже закончила — потому что люстра под её руками опасливо накренилась ближе к потоку, как если бы Танька её отталкивала. А сама её кукольная фигура вдруг вытянулась по диагонали, как если бы она решила с места выполнять команду «упал-отжался». Вот только ничего такого она не решала — видно по резко выпученным глазам и проступающей на лице бледности, несмотря на несошедший персиковый загар.

Падает Танька нестерпимо медленно. Настолько, что кровь ударяет Максу в голову и вообще во все места. Не чувствуя себя, а будто превращаясь в сплошной рефлекс, он оказывается рядом. А Танька, оказывается, уже у самой земли!

Её тело тяжело бухается ему на руки, с утроенной силой давя и будто