Преданная (СИ) - Мария Анатольевна Акулова

моему затылку и давит на себя. Целует в губы. Оторвавшись — смотрит в глаза требовательно: — Малейший выход из-под контроля, Юля и ты жмешь на кнопку, поняла?

Киваю.

— Интриги в пизду, если тебе грозит опасность.

— Ты же знаешь, что не грозит.

Знает. Но это умом. А сердце, наверное, выскакивает. Не сдерживаюсь: тянусь к его груди и прикладываю ладонь. Горячо и быстро лупит. Сумасшедше.

— У тебя лучшая помощница, не забывай об этом. Самая преданная.

— Самая ценная, Юль. Хорошо?

* * *

Когда отмыкаю дверь в Лизиной квартире, пальцы все равно дрожат.

Ощущения несравнимы с теми, когда у меня не было поддержи Славы за плечами. Сейчас во мне много адреналина и уверенности, но все равно страшно.

Вдох-выдох. Захожу.

Смолин уже здесь. Ждет меня.

Медленно крадусь по коридору к арке, ведущей в гостиную. Торможу в дверном проеме и с расстояния смотрю в спину нависшего над столешницей мужчины.

Смолин меня, конечно же, слышит. Оглядывается. Приподнимает бровь в наигранном удивлении.

Я ловлю грудью исходящие от него флюиды. Нетерпение. Раздражение. Сдержанность, но уже на волоске.

Еще вчера умерла бы. Сегодня — стою.

— Опаздываешь, Юля, — отец Лизы журит, я в ответ работаю по судейской заготовке.

Не тушуйся, Юль. Не показывай страх. У тебя все под контролем и на мази. Заинтригуй.

Собравшись с духом, шагаю вглубь комнаты. Пересекаю ее, чувствуя на себе внимательный взгляд.

Как когда-то он подхожу к кухонному гарнитуру. Достаю с полки стакан, набираю в него воду из краника. Пью жадно. Со стуком опускаю. Не тороплюсь. Не оправдываюсь.

— Извините. Дела были. И сушит… — Кривлюсь и смотрю вокруг, обмахивая себя рукой.

Мне волнительно, адреналин шкалит, но я позволяю Смолину себя изучить. Он хмурится, проезжаясь по телу. Возвращается к лицу. Задает вопрос глазами. Я в ответ улыбаюсь.

Дай понять, что ты с хорошими новостями.

Отталкиваюсь ягодицами от столешницы и подхожу ближе.

Ставлю сумку на высокий барный стул, показушно разминаю вроде как затекшую шею.

— Что за дела? — По тону слышно, что я играю с огнем. Терпение тает. Я не должна позволить лопнуть.

Смотрю Смолину прямо в глаза и улыбаюсь. Представляю себя на месте шпионки-неудачницы, которой наконец-то повезло. Играю ту, кого он хочет видеть.

— Вы переспали? — Раньше этот вопрос выбил бы землю из под ног, а сейчас улыбаюсь шире.

Спросит: «переспали?», говори: «да». «Соблазнила меня»…

Вспоминаю, как Слава наставлял, гладя меня по голове, гипнотизируя взглядом и расплываясь в улыбке. Мурашки бегут по коже.

— Да.

Смолин закрывает глаза и держит закрытыми чуть дольше, чем я ожидала. Открывает — вижу в них удовлетворение. Мне могло бы стать гадко, но за спиной — поддержка. И я не боюсь почти ничего.

Набираю в грудь побольше воздуха и легкомысленно выдаю заготовку:

— У него куча проблем, как я понимаю. Поехал в какой-то клуб. Там выпил. Выдернул меня. Я приехала, ну и… — Неопределенно взмахиваю рукой. Ты никогда не узнаешь, что между нами произошло на самом деле. Это ничье дело. Ты зря полез… К нам. — Он ночью много говорил. Пьяного. Настроение у него не очень.

Возвращаюсь взглядом к темным глазам и пытаюсь считывать все реакции. Смолин выглядит внимательным и напряженным. Кивает. Кулаки уперты в столешницу.

— Насколько не очень?

Скажи, утром слышала, как я звонил кому-то и говорил, что готов начать договариваться.

— Он звонил кому-то утром, когда я была в душе. Может на пьяную голову, не знаю, а может быть правда… Сказал, что готов договариваться.

Реакция Смолина до мурашек на коже подтверждает тот факт, что Тарнавский очень хорошо знает своих врагов.

Лизин отец хмыкает. Я вижу, как зажигается. Для них это облегчение.

Мы забрасываем наживку… И подсекаем. Они у нас на крючке.

Из-за волнения руки снова подрагивают. Я сжимаю пальцы в замок под столом.

— Это хорошо, Юля. Это очень хорошо. Еще что-то?

Делаю вид, что думаю, хотя на самом деле сценарий расписан так точно, что ни один вопрос не может меня удивить.

— Лиза что-то тараторила про конверт. Что за чушь?

Упоминание подруги шпилькой колет в сердце. Что делать нам с ней я не знаю. Отвожу взгляд от ее отца к своей сумке. Открываю ее, достаю оттуда конверт. Уже новый. Что в нем — я знаю. Мне Слава всё объяснил.

Кручу в воздухе, а потом кладу на столешницу и веду к Руслану.

— Уже неважно. Я нашла. Здесь кое-что важное. Вам понравится.

Держу зрительный контакт. Считаю про себя по привычке. Раз. Два. Три. Три. Два…

Мужчина опускает взгляд и тянет конверт на себя. Открывает его. Разворачивает стопку бумаг. Жадно бегает взглядом.

Мой телефон вибрирует, я скашиваю взгляд.

Пользуясь тем, что Смолин отвлечен, беру его в руки. Это вполне вписывается в роль удачливой информаторши, которую сегодня и наругать-то не за что.

Играю в ленивую незаинтересованность. А у самой сердечко выскакивает.

Взгляд бойцовской собаки больше не пугает. Я знаю, что скрыто за этой агрессией. Я знаю, что он порвет за меня.

«Пиздецкий план, Юлька. Я передумал»

Нельзя улыбаться. Нельзя чувствовать такой жар. Но я просто не могу. До острой боли закусываю уголки губ и печатаю:

«Все хорошо. Мне нравится»

Откладываю и натыкаюсь на взгляд Смолина.

— Он пишет?

Киваю.

— Хочет вечером встретиться.

— Соглашайся.

Вот сейчас меня могло бы стошнить. Но в реальности я просто киваю. Смолин возвращается к изучению липовых бумажек.

Бегает по строчкам. Листает страницы. Складывает. Прячет опять. Смотрит на меня…

— Может похвалите? Я старалась…

Даст денег — не отказывайся. Знаешь, сколько попрошаек на районе? Всем хватит с твоей щедростью.

— Хвалю, Юля. От души хвалю.

Смолин лезет во внутренний карман, чтобы достать очередной гонорар. Я играю благодарную улыбку и медленный кивок головы.

А дальше слежу из-под полуопущенных век, как Смолин отталкивается от стола и обходит его.

Бьет конвертом о бедро. Я не хочу такой близости, специально осталась с противоположной стороны стола, но не дергаюсь.

Он останавливается ближе, чем стоило бы. Кладет конверт на стол. Ждет, пока я к нему повернусь.

Когда делаю это — поддевает мой подбородок пальцем. Его прикосновение покрывает мелкими трещинками мою заштукатуренную уверенность. Но это не страшно. Стены хорошие.

Наша игра — это контролируемый риск. Я выдержу.

— Слушай внимательно, Юля, пожалуйста. Ты молодец. Вот теперь — молодец. Это очень хорошо. Продолжай в том же духе. Влюбляй его в себя. Старайся. Втирайся в доверие. Слушай внимательно. Сближайся. Но сама влюбляться не смей.

Его «не смей» звучит, как новая угроза, на которую