Первозданная - De Ojos Verdes

Хотя бы какого-то отголоска в недрах этих зеленых омутов. А там тишина. Гнетущая, сводящая меня с ума тишина.

Не могу поверить, что в ней угасли все чувства, но, похоже, это именно так. Данное открытие сродни смертоносному удару. Оно выбивает почву из-под ног, даря стойкое впечатление болезненного падения в бездну. Новая мерзкая мысль стремительно разъедает сознание: что, если, правда, больше никогда не взглянет на меня…как раньше?

— Ты нужна мне, слышишь? — почти рычу, как неадекватный параноик. — Я не позволю тебе так поступить с собой…с нами, в конце концов!

Резко убираю ладонь и отхожу на пару шагов, развернувшись к ней спиной. Боюсь, как бы не сорвало остатки выдержки. Мое нутро не может смириться с таким положением вещей. Как я могу потерять ее? Как! Что за злой рок — обрести и потерять в одно мгновенье, когда только-только понял всю значимость человека? Ни за что! Я не сдамся.

— После праздников к тебе начнет приходить первоклассный специалист. Ему я доверяю. И если он скажет, что мое присутствие препятствует твоему выздоровлению, я уйду, — стискиваю зубы. — Постороннему легче выговориться, и я делаю упор именно на это. Пусть ты отказывалась до сих пор, но я больше не стану слушать Элеонору Эдуардовну.

Разворачиваюсь. Та же безжизненная картина. Бледная, почти прозрачная кожа, на которой в некоторых местах еще не сошли синяки, осунувшееся лицо, практически серые губы, будто лишенные кровопритока, и эти глаза…стеклянные. Страшно и больно на нее смотреть. Но ко всем этим эмоциям непременно прибавляется злость. Ведь даже в таком плачевном состоянии она не перестает бороться со мной! Ни единого слова и жеста в моем присутствии! Ни единого! Брошенные в больнице фразы — это все. Как будто ей больше нечего мне сказать. И как будто…Сатэ тоже видит мою вину в случившемся.

Кажется, сегодня я не в себе, потому что больше не могу находиться рядом с ней. Обычно мои визиты длились несколько часов, я попеременно то читал ей статьи, то рассказывал что-то из жизни, то просто разделял ее безмолвие. И это длилось почти до самой ночи.

А сегодня не могу. Смотрю на Сатэ — выть хочется. Как у нее получилось игнорировать меня целый месяц? Ведь я знаю, что с другими она общается, пусть это общение и сводится к стандартному минимуму. Почему же ей не хочется разделить боль со мной после всего, что между нами было?..

Резко сокращаю расстояние между нами и целую ее в лоб, а затем забираю планшет и покидаю комнату.

На душе так паршиво, будто целая толпа садистов царапает гвоздями нутро. Слишком много сомнений и никаких гарантий, когда это касается Сатэ. Уверен, если решила для себя — до конца жизни может не заговорить со мной. Я, конечно, сделаю все, чтобы этого не допустить. Но сейчас мне не по себе. Ее отчуждение пугает, и я готов признать, что боюсь ее потерять.

Но она дернулась. Я почувствовал губами ее реакцию. А это хоть что-то…

Пусть я пока и не понимаю — хорошее или плохое…

Глава 36

«…Я стою тут напротив побитый самим собой, Я тебя не нашёл ни в одной другой Ты меня ненавидишь… и бог с тобой. Я пришёл в твои руки, к себе домой». Неизвестный автор

— Их приезд переносится на неделю, билеты распроданы.

Пытаюсь сдержаться, чтобы не поморщиться. Я очень рассчитывал на праздник в семейном кругу. Мне казалось, это будет способствовать поправке Сатэ, да и не мешало бы поговорить с ее отцом перед тем, как сделаю ей предложение. Это было бы правильно. Но мы имеем то, что имеем.

— Вы же сказали, они просто хотят устроить сюрприз, поэтому не называют дату приезда.

Элеонора Эдуардовна, в отличие от меня, своей досады не скрывает и не стесняется в выражениях:

— Вот так и бывает, когда надеешься на слово зятя… Осел — он и в Африке осел. От моего предложения прилететь на частном самолете друзей они отказались, гордые, видите ли. А испортить всем настроение — пожалуйста.

— Может, если бы Вы поведали им истинное положение вещей, они уже были бы здесь? — даю выход своему раздражению.

Гитлер в юбке удивленно приподнимает бровь, надменно оглядывая меня с ног до головы, затем спокойно выдает:

— Сходишь домой и задашь матери вопрос, как бы она захотела узнать подробности этой истории, если бы в главной роли была бы Татев. По телефону или лично? А потом будешь учить меня. Договорились, Торгом Ашотович?

Я заметно напрягся и стиснул зубы. Да, бабка просто невыносима. Но в ее словах есть здравый смысл. Поэтому пришлось заткнуться и лишь тяжело выдохнуть скопившееся в районе груди негодование.

— Мне нужно идти, завтра к полуночи буду здесь.

Она лишь кивнула и отошла в сторону, освобождая мне путь.

Ни черта мне не нужно. Куда идти? Куда, мать твою, идти-то? Если единственное место, в котором хочешь быть, для тебя недоступно?..

Развить мысль мешает входящий звонок. Некоторое время сверлю экран отсутствующим взглядом, затем, опомнившись, отвечаю:

— Да, Вард.

— Где ты?

Оглядываюсь.

— Оказывается, на парковке у дома. Даже не помню, как доехал.

На том конце виртуозно присвистнули.

— Может, зарулишь ко мне? Приговорим бутылку двадцатипятилетнего виски, который я верчу в руках?

— А ребята?

— Ой, эти — пропащие бедолаги. Миша помогает жене с подготовкой, Сармен укатил в очередную командировку.

Я почувствовал такую жгучую зависть к Мише, что аж дыхание перехватило. Мог бы ведь сейчас толкаться в супермаркетах, гоняя тележку рядом с воодушевленной Сатэ, смеяться над ее репликами по поводу шумной возни. Я ни разу не был с ней в магазине. Но…воображение услужливо вырисовывало картину, как она подносит пачку каких-нибудь спагетти и внимательно вчитывается в срок годности и состав. Я не сомневался, что именно так и выбирает продукты эта кобра.

— Тор, ты там окочурился, что ли? — напоминает о своем существовании друг.

— Есть такое.

— О-о, так тебе точно нужен виски. Дуй сюда. Сейчас организую еще и по еде. А то ты в последнее время и питаться забываешь.

— Ладно, скоро буду. Сам что-нибудь привезу пожевать. Доставай лед.

Через полчаса я уже сидел в гостиной Вардана и уныло разглядывал закуски перед собой. Жидкость в стакане мерцала в свете люстры, то и дело привлекая внимание. Рядом со мной аппетитно поглощали горячую пиццу, но мне кусок в горло не лез.

— Поверь, если