Вирджиния Эндрюс - Все, что блестит

– Прекрасно. У нее все замечательно. Она с Жанной.

– Ее здесь нет?

– Нет, но будет здесь, – добавила она твердо.

– Пожалуйста, – просил Бо. – Нам нужно на несколько минут увидеться с твоими родителями.

Тоби заколебалась и потом сделала шаг назад.

– Пойду спрошу, захотят ли они разговаривать с вами. Подождите в библиотеке, – приказала она и прошествовала через холл к лестнице.

Мы с Бо вошли в библиотеку. Там горела всего лишь одна лампа в углу, и при хмуром небе комната была погружена во мрак. Я включила лампу Тиффани у дивана и быстро села, боясь, что у меня подкосятся ноги.

– Позволь мне самому начать наш разговор с мадам Тейт, – попросил Бо. Он стоял у дивана, заложив руки за спину. Мы оба ждали и прислушивались, не отрывая глаз от входа. Время тянулось томительно медленно, мой взгляд блуждал по комнате и вдруг замер на портрете над камином, сердце бешено забилось. Это был портрет Поля, который я когда-то нарисовала. Глэдис Тейт повесила его на место ее собственного вместе с портретом Октавиуса «Я слишком хорошо постаралась», – подумала я. Поль выглядел таким реальным, с веселыми голубыми глазами и мягкой улыбкой в уголках рта. Теперь казалось, что он смотрит с лукавым удовлетворением, вызовом, местью.

Послышались шаги, и появилась Тоби, одна. Надежда моя рухнула. Глэдис не собиралась давать нам аудиенцию.

– Мама спустится, – сказала она, – но отец пока не в состоянии ни с кем разговаривать. Можете присесть, – предложила она Бо. – Это будет не сразу. Она, собственно, не готова к приему посетителей сейчас, – добавила она с горечью. Бо послушно занял место рядом со мной. Тоби с минуту пристально смотрела на нас.

– Почему вы проявляете такое упрямство? Уж если моей маме когда-нибудь был нужен ребенок, так это сейчас. Как жестоко с вашей стороны создавать нам трудности и вынуждать обращаться в суд. – Она впилась в меня взглядом, а потом повернулась к Бо. – Я могла бы ожидать нечто подобное от нее, но думала, что вы – более разумный человек, способный на сочувствие.

– Тоби, – промолвила я, – я не та, о ком ты думаешь.

Она хмыкнула.

– Я точно знаю, кто ты. Думаешь, не видели других таких эгоистичных и тщеславных, которым наплевать на всех?

– Но…

Бо положил свою руку на мою. Я взглянула на него и поняла, что он просит меня замолчать. Я проглотила свои слова и закрыла глаза. Тоби повернулась и оставила нас.

– Она поймет потом, – тихо сказал Бо.

Только через десять минут мы услышали стук каблуков Глэдис Тейт по лестнице, каждый звук был как оружейный выстрел, нацеленный мне в сердце. В ожидании мы не сводили глаз с двери, пока она не появилась. Возвышаясь над нами, она казалась еще выше ростом и мрачнее в своем черном траурном платье со строго собранными наверх волосами, как у Тоби. У нее были бледные губы, щеки ввалились, но глаза лихорадочно горели.

– Что вам надо? – процедила она сквозь зубы, бросив на меня уничтожающий взгляд.

Бо встал.

– Мадам Тейт, мы приехали, чтобы попытаться договориться с вами, заставить вас понять, почему мы сделали то, что сделали, – сказал он.

– Хм, – вспыхнула она. – Понять? – Она улыбнулась холодно и насмешливо. – Понять просто. Вы из тех, кто печется только о себе, и, если в погоне за своим счастьем вы причиняете кому-то боль и страдание, что из того? – Она хлестнула меня полным ненависти взглядом и уселась, как королева, в свое кресло с высокой спинкой, сложив руки на коленях, с застывшей шеей и плечами.

– Здесь большая часть моей вины, а не Руби, – продолжал Бо. – Видите ли, – сказал он, поворачиваясь ко мне, – несколько лет назад мы… Руби забеременела от меня, но я струсил и позволил своим родителям отправить меня в Европу. Мачеха Руби пыталась устроить аборт в какой-то подпольной клинике, чтобы сохранить все в тайне, но Руби сбежала и вернулась в бухту.

– Как жаль, что она это сделала, – прошипела Глэдис Тейт, испепеляя меня ненавидящим взглядом.

– Да, но тем не менее она это сделала, – продолжал Бо, не обращая внимания на ее ядовитую злобу. – К счастью или к несчастью, ваш сын построил убежище для Руби и Перл.

– К несчастью. Где он теперь? – вопросила она. По спине у меня поползли мурашки.

– Как вам известно, – тихо, терпеливо говорил Бо, – их брак не был настоящим. Прошло время. Я повзрослел и осознал свои ошибки, но было слишком поздно. Между тем я возобновил свои отношения с сестрой Руби, которая, как мне показалось, тоже стала мудрее. Я ошибся, но это – другая история.

Глэдис ухмыльнулась.

– Ваш сын знал, что мы с Руби по-прежнему любим друг друга, он знал, что Перл была нашим ребенком, моим ребенком. Он был хорошим человеком и хотел, чтобы Руби была счастлива.

– И она воспользовалась этой добротой, – уничтожающим тоном заявила Глэдис, пронзая воздух между нами указательным пальцем.

– Нет, мама Тейт, я…

– Ты еще будешь здесь сидеть и отрицать, что погубила моего сына! – Губы у нее задрожали. – Мой сын, – простонала она. – Когда-то он души во мне не чаял. Это мое солнце закатилось, а не твое. Даже когда ты околдовывала его здесь, в бухте, он, бывало, сидел и беседовал со мной, любил быть около меня. У нас были замечательные отношения, нас связывала чудесная любовь, – говорила она. – Но ты не угомонилась и увела его от меня, – обвиняла она, и я поняла, что нет сильнее ненависти, чем та, которая рождается из любви, которую предали. Вот почему она так жаждала мести.

– Я не делала ничего подобного, мама Тейт, – возразила я спокойно. – Я вовсе не поощряла наши отношения. Я даже рассказала ему правду о нас.

– Вот именно, сделала свое черное дело и вбила клин между ним и мной. Он знал, что я не настоящая его мать. Неужели ты думаешь, это ничего не изменило?

– Я не хотела говорить ему. Не я должна была рассказать, – вскричала я, вспоминая предупреждения бабушки Кэтрин о том, что нельзя вставать между матерью кейджункой и ее ребенком. – Нельзя построить любовь на фундаменте лжи. Вы и ваш муж должны были сами рассказать ему правду.

Она передернулась.

– Какую правду? Я была ему матерью, пока не появилась ты. Он любил меня, – возвысила она голос. – Вот и вся правда, которая была нужна нам… любовь.

Затем воцарилось молчание. Глэдис утонула в своем гневе и прикрыла глаза. Бо решился продолжить.

– Ваш сын, понимая нашу с Руби любовь друг к другу, согласился помочь нам быть вместе. Когда Жизель серьезно заболела, он сам вызвался взять ее и притвориться, что она – Руби, чтобы Руби стала Жизелью и мы смогли быть мужем и женой.

Она открыла глаза и рассмеялась так, что у меня кровь застыла в жилах.

– Это мне известно, но мне также известно, что выбор у него был невелик. Она, вероятно, угрожала рассказать всем, что он – не мой сын, – обвинила она, направив на меня жесткий взгляд.