Все ради тебя (СИ) - Ария Тес

Все. Так и ответила тогда! Ты бы дал ему все.

И это тоже правда. Может быть, если бы нам ребенка послали раньше, не было бы всего этого? Но я не думаю так. Иногда, то есть действительно редко только. Потому что Надежда наша не позволит. Случись что-то иначе, чем есть, ее бы с нами не было, а я себя без дочери больше не представляю.

И он тоже.

Адам — прекрасный отец. Когда он приходит домой, то ребенка с рук не спускает. Он говорит с ней, играет, вникает в сказки, которые читает. А еще она спит у него на груди, пока он работает.

Две части одного целого. Моя семья…

В глазах неожиданно появляются слезы, но они другие. Не режущие, а те, что помогают мне каждый день утверждаться в том, что я сделала правильный выбор, когда его простила — это слезы бесконечного счастья. Когда ты просто не выдерживаешь столько любви и выплескиваешь ее из себя водой из глаз.

— Эй, ты чего? — шепчет мне на ушко, но я мотаю головой, а потом оборачиваюсь и кладу руки на щеки. Целую…шепчу.

— Я люблю тебя, малыш.

Адам отвечает охотно. Почти сразу подхватывает меня под колени и прижимает к панорамному окну нашего нового дома.

Тот мы продали. Как этап, закрытый навсегда, попрощались с прошлым и въехали в дом недалеко от Паши. Примерно в таких же объятиях леса, примерно там же, где спокойно и хорошо.

А между нами все только накаляется.

Я дышу чаще, по телу пробегает хорошо знакомая дрожь, в груди бьется трепет. И его шепот сносит последние границы…

— Пока малышка спит, как думаешь? Могу я позаботиться о своей единственной любимой?

Разряд тока.

Он делает это специально, я знаю. После пяти лет, пока не мог произнести этих слов, теперь он говорит их постоянно…для меня. Просто, чтобы я помнила…

— Твоя единственная была бы совсем не против.

***

Амала проснется совсем скоро, я знаю это. Адам тоже. Поэтому мы лежим совсем немного в объятиях друг друга, а потом он встает. Тянется к домашней футболке, к штанам, хочет побыстрее пойти в спальню к дочери, чтобы быть там, когда она откроет глазки. К сожалению, нагрузка на его новой работе не маленькая, поэтому он часто лишен таких вот обычных радостей. Новая компания — это всегда сложно, а когда ты создаешь еще и такой объемный продукт, так тем более.

Это будет игра. Она будет про мою маму. И я там главный, графический дизайнер со штатом в десять человек. Да, я совсем не об этом когда-то мечтала, но как я могла отказаться? Тем более, я нет-нет, да вернусь к костюмам. Просто для себя. Возможно, когда-нибудь их увидит свет. Пока я не уверена, что это будет скоро. Маленький ребенок, муж, моя семья…все-таки это у меня в приоритете. Сейчас я лучше понимаю маму, если честно. Она тоже когда-то отказалась от части своих амбиций из-за меня и Паши. Конечно, ты можешь этого не делать, но тогда страдает вторая сторона: внимание. Твоему ребенку будет его не хватать, и тебя будет не хватать, когда ты так ему нужна. Тут уж, как говорится, выбирай, что ближе и где ты готова отнять, а где прибавить. Я не готова отнимать у дочери ничего, у Адама ничего, и у себя ничего. Когда-нибудь у меня обязательно будет маленькое ателье. Возможно, когда мы с Адамом пойдем на пенсию? А что? Отлично звучит, согласитесь. Где-нибудь на побережье, вдвоем: я рисую и шью, он занимается подсчетом. А потом идем на вечерний променад.

Шикарно…

На миг я так глубоко погружаюсь в свои мечты, что не замечаю, как он уже идет к выходу. Стоп. Лиз, не сейчас. Ты хотела с ним говорить, помнишь?

Конечно, помню. Я помню. Катя…она не выходит у меня из головы, и я помню…как ту ночь, когда я рассказала ему правду…

Около трех лет назад; Лиза

Он впервые говорил со мной, и я не могу отпустить его от себя дальше, чем это необходимо. Конечно, когда я сказала, что наш малыш толкнулся, Адам соврал. Он не мог этого почувствовать, в чем почти сразу и признался. Понурив голову, расстроено очень, прошептал.

— Я не чувствовал толчка.

Так трогательно. Я тихо рассмеялась, а он резко на меня посмотрел и добавил.

— Скорее…по тебе его почувствовал, понимаешь? Ну…я имею в виду…

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, успокойся.

Приложив пальцы к губам, я прижалась к его лбу ненадолго. Конечно, понимаю. Это может быть как самовнушение, так и простой, но мощный мой восторг, который шибанул его настолько, что ему показалось — он почувствовал. Конечно, не мог.

— Обидно, что не могу, — вдруг говорит, и я тихо засмеялась.

— Ну что поделать? Такая жизнь. Несправедливая негодяйка. А теперь пошли спать, там об этом и подумаешь.

Взяв его за руку, отвела на кровать, а потом легла рядом. Так мы здесь и оказались. Вместе.

Я знаю, что я все еще его не простила, и знаю, что нам много над чем работать осталось, много чего рассказать — этого никто не отменяет. Но эта ночь…пусть она будет нашей.

А потом я хмурюсь.

К Луне подбираются тучи, которые напоминают мне о кое-чем важном. То, о чем рассказал отец. То, о чем он попросил никому не говорить. Но эти тайны…разве я могу требовать от него честности, при этом храня ТАКОЙ секрет? После того, что я узнала?

Тайное всегда становится явным.

Это аксиома. И я боюсь, как бы эта аксиома не разрушила мой хрупкий мир, поэтому шепчу.

— Адам? Ты еще не спишь?

— Нет.

Обнимает сильнее.

— А что? Ты чего-то хочешь? Попить? Или может быть, кушать?

Прикрываю глаза со смешком.

— Беременные не всегда хотят кушать.

— Ой ли?

Теперь смеюсь. И правда. Каждый раз, когда мы переписывались — я говорила, что ем. Да и Катя постоянно что-то хомячила…понятно, откуда такие выводы.

Жаль, им я улыбаться и