Милли Крисуэлл - Беда с этой Мэри

И до сего дня Мэри спрашивала себя, не отказывала ли она Марку из трусости, потому что слишком стеснялась своего тела. Ее, конечно, нельзя было назвать толстой, но Мэри не была и достаточно стройной, чтобы носить джинсы от Кельвина Кляйна, а для того, чтобы оправдать свою трусость, она ссылалась на религиозные запреты. Это было удобной отговоркой. И не было никакой тайны в том, что ей до сих пор не везло с мужчинами. Ее католическое воспитание, то есть то, что она была способна испытывать чувство вины, если, как ей казалось, вела себя неподобающим образом, в сочетании с мрачными прогнозами ее матери, уверяющей, что мужчины никогда не пожелают купить корову, молока которой попробовали даром, давило на нее, и преодолеть это давление Мэри было не под силу.

Мэри опасалась интимных отношений еще и потому, как она подозревала, что боялась причинить себе боль. Ведь позволить себе сблизиться с человеком только затем, чтобы тебя отвергли, было бы для нее полным и окончательным крушением жизни. А такая вероятность всегда существовала. Мэри редко оправдывала чьи-либо надежды, включая и себя. Ей искренне хотелось порадовать мать счастливым замужеством и наплодить кучу детишек, чтобы услышать от нее: «Видишь, Мэри, вот для чего ты создана. Тебе не надо работать и быть независимой. Позволь мужчине позаботиться о себе».

Таким образом, психологический момент играл существенную роль в ее настрое, но целлюлит и ее далекое от совершенства тело были не менее важны.

Одна мысль о том, чтобы предстать перед мужчиной обнаженной, приводила ее в ужас.

— О Боже! Ты ведь прекрасно знаешь, что Марк бросил тебя потому, что ты не сдалась. Этот человек вложил в тебя так много! Достаточно сказать, что целых шесть месяцев он кормил тебя ужинами. Естественно, он хотел что-нибудь получить за те деньги, что истратил на тебя.

— Ты спишь со всеми встречными и поперечными парнями, а ничуть не счастливее меня.

Энни пожала плечами, потом принялась с задумчивым видом потягивать вино. Однажды она была счастлива до безумия, до умопомрачения, но это было давным-давно. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь. И, пряча свою боль за дерзостью и иронией, как она обычно и поступала, Энни ответила:

— Возможно, я не всегда счастлива. Но время от времени у меня бывает от тридцати до шестидесяти минут полного и неземного наслаждения. И это дает мне ощущение счастья.

— Надеюсь, ты проявляешь осторожность и принимаешь соответствующие меры?

— Нет! Вы только послушайте ее! Ты говоришь точно как твоя мать!

Энни молитвенно подняла руки к потолку, удивительно похоже изображая Софию, осенила себя крестным знамением и воскликнула:

— Боже милостивый, защити Мэри! Она подумывает начать жить во грехе и растлении!

Мэри улыбнулась вопреки собственному желанию.

— По крайней мере я могу не опасаться смерти от венерической болезни, которую можно подцепить где угодно.

— Это уж точно. Скорее ты умрешь от скуки.

На вздох Мэри Энни отозвалась новой репликой:

— Мне претит занудство, но должна повторить, что тебе следует полностью пересмотреть свои взгляды и внести в свой образ жизни соответствующие коррективы. Ты не должна до самой смерти неукоснительно следовать теории «Быть как Пресвятая Дева», невзирая на всевозможные соблазны, как, например, диско.

— Теперь диско не в моде. Теперь в моде ретро.

Улыбка Мэри показалась Энни несколько самодовольной.

Она шмыгнула носом и заметила:

— Ты шутишь? Да? — Потом добавила: — Но по крайней мере ты вырвалась из этого убожества семидесятых, из вашей ублюдской квартиры. Мне нравятся мягкая мебель, обитая красной кожей, и крашеные сосновые столы. Сейчас моден кантри. — Она нежно погладила рукой кожаную обивку кресла. — Эта обивка кажется на ощупь такой чувственной.

— А мне казалось, что она создает ощущение домашнего уюта. Моя мать настаивала на оливково-зеленом твиде.

Диван, выбранный Софией, как две капли воды походил на ее собственный, украшавший гостиную. Это было нечто зелено-оранжевое в цветочках — настоящий шедевр. Выглядел он чудовищно. Особенно когда стоял на оранжевом лохматом ковровом покрытии.

— Я ее переспорила.

От Мэри потребовались все ее самообладание, твердость и способность убеждать, чтобы заставить Софию поверить в то, что дочь решительно отказывается следовать ее советам. Когда мать приходила к какому-нибудь решению, то только закон, принятый конгрессом, мог переубедить ее. Эта женщина могла бы с легкостью и в одностороннем порядке аннулировать результаты договоренностей в Кэмп-Дэвиде. А если бы ей пришло в голову обратить в католичество Саддама Хусейна, то она допекла бы его так, что он согласился бы на все. Легче было соглашаться с ней, чем возражать, но на этот раз Мэри решила, что добьется своего любой ценой.

— Ты берешь с собой Софию, когда едешь покупать мебель? Ну и отважная же ты женщина, Мэри. По крайней мере она не убедила тебя купить одну из этих чудовищных картин на религиозные темы или распятие вроде тех, что развешаны у нее по всему дому. У меня от них мурашки по всему телу. — Мэри ответила не сразу, и Энни посмотрела на нее круглыми глазами и воскликнула: — Черт возьми! Разве это не так?

— Не заходи в спальню, — предупредила Мэри, — там на туалетном столике статуэтка Пресвятой Девы. Это подарок на новоселье от бабушки Флоры.

Для семьи Руссо картины религиозного содержания были столь же обязательны, как и воскресная месса. Не говоря уже о том, что эти картины сулили утешение и гарантировали защиту, Мэри считала, что они предназначены еще и демонстрировать неиссякаемое религиозное рвение семьи, что впечатляло друзей и родственников, а этого и добивались ее мать и бабушка. Этим же Мэри объясняла и еженедельные посещения кладбища, где покоились дедушка Руссо и родители Софии. Разумеется, почившим близким от этого не было никакой пользы.

Энни широко раскрыла свои и без того большие голубые глаза — наследие, полученное от отцовской стороны семьи.

— Передай-ка мне, пожалуйста, шардонне. Одного бокала вина, безусловно, недостаточно, чтобы пережить это последнее удручающее откровение. — Снова наполнив бокал Мэри, а затем свой, она добавила: — Может быть, тебе стоило бы переставить статуэтку в ванную, дорогая? Две девственницы в одной спальне — это уж чересчур. То же самое тебе скажет любой здоровый гетеросексуальный мужчина.

Начав читать кулинарные рецепты в отданном теперь в его ведение разделе газеты, Дэн не мог поверить в глубину своего падения. В газете был объявлен конкурс на лучший способ приготовления рубленой говядины, и теперь ему предстояло решить, какой из представленных восьмисот восьмидесяти семи рецептов можно счесть лучшим, чтобы увенчать лаврами и назвать победителем его автора.