Юлия Туманова - Море волнуется — раз

— Конечно, можешь! — торопливо уверила Тамара.

Они задумчиво уставились друг на друга, потеряв нить беседы.

Впрочем, Пашка эту нить вообще в руках не держал и в глаза не видел. Чего от него хочет подруга сестры, оставалось тайной за семью печатями.

— Гордая она очень, — вздохнула Тамара, — а мы, две дуры, даже не поинтересовались ни разу, откуда у нее деньги, чтобы вместе с нами по кабакам шляться и изображать богатую бестолочь. Такую же, как мы!

— Ну какая же ты бестолочь! — вежливо возразил Павел Антонович.

Тамара махнула рукой. Мол, чего там, все я про себя знаю.

— А она чаевые оставляет еще больше нашего. Все независимость проявляет, понимаешь?

— Понимаю. Ну, давай, я с ней поговорю, что ли. Еще раз.

Таких разов было — не перечесть. Куда деваться, если Ладка на самом деле — гордая?! И носится со своей самостоятельностью, как с писаной торбой!

— Паша, ты лучше узнай, зачем ей палатка, — неожиданно для самой себя попросила Тамара.

— Какая еще палатка?

Томка рассказала, какая. И уточнила задумчиво, что абсолютно непонятно, зачем она Ладке понадобилась.

— И что? Ну, я выясню зачем, а дальше?

— Не знаю. Если она в поход собралась, надо ей продуктовый набор с собой подсунуть.

— Тамара, — он устало потер переносицу, — мы же взрослые люди, а? Давай не будем ерундой заниматься!

— Ну, да, — разозлилась она не на шутку, — ерундой не будем, лапки сложим и станем ждать, пока твоя сестра с голодухи не окочурится! Сонька вон рассказала, что у нее в холодильнике творится! Зато на дурацкие учебники Ладка всю зарплату тратит! А дежурства?! Ты знаешь, что она еще полставки взяла? Еле на ногах стоит…

Жалость к подруге и обида за нее вдруг стали такими огромными, что деться от них было некуда. И еще злость на собственную куриную слепоту, и на беззаботность, и на легкомыслие, и еще черт знает на что.

— Том, ты чего? Ты тут не реви, пожалуйста! — испугался Пашка. — Придумаю я что-нибудь.

— Правда, придумаешь? — всхлипнула она.

— Конечно.

Он вовсе не был уверен в том, что обещал. А жизнь приучила Аполлона обещать только то, что реально выполнимо. Впрочем, всегда оставалось два-три процента на непредвиденные обстоятельства. Он просчитывал ситуацию вдоль и поперек, но точно знал, что только дураки не ошибаются и предусмотреть все — невозможно.

Данная ситуация контролю не подлежала. Стало быть, надо просто попробовать ее разрешить в свою пользу, вот и все. Попытка — не пытка.

А главное — пусть Тамара уйдет и перестанет смотреть на него глазами побитой собаки.

— Пока, — сказала она, поднимаясь.

— Пока. Я позвоню, как только увижусь с Ладкой.

— Куда позвонишь? — осторожно полюбопытствовала она.

— Тебе, куда же еще! — начал раздражаться он.

— У тебя есть мой телефон? — поразилась Тамара.

Пашка потер дужкой очков за ухом. Телефона, конечно, не было. Как не было раньше необходимости созваниваться с подругой сестры. Все они были для него пигалицами, и со школьных времен — когда эта троица под Ладкиным руководством развлекала народ очередной хулиганской выходкой, обдирала коленки на деревьях, а потом училась пользоваться маминой помадой и щеголяла по очереди в модных ярко-зеленых лосинах, на высоких каблуках, которые подворачивались от неумелой походки, — никаких изменений Пашка в них не замечал.

А зачем? В жизни должны быть постоянные величины.

Как Тамара, например. И черт с ней, с ее новой ультракороткой стильной стрижкой, умелым макияжем и взрослыми амбициями. Такие мелочи он во внимание не принимал.

Она продиктовала свой номер, он записал.

Сел к таблицам, и через несколько секунд мысли о Тамарином посещении выветрились из его головы. Чтобы в самый неподходящий момент вернуться.

За дверью оказался Пашка, и она тут же пожалела, что проснулась. Брат был хорошим человеком, но занудой, и озабоченное выражение его лица не сулило в данный момент ничего хорошего.

— Воспитывать, что ли, пришел? — уточнила Лада, зевая.

Он брезгливо поморщился, взглянув на простыню, в которую она куталась.

— Халат же есть, Ладка!

— Как ты мне надоел! — отреагировала ласковая сестричка и двинулась на кухню.

Край простыни волочился за ней по полу, и Пашка торопливо подхватил его, будто верный паж.

— Ты обедала?

— Я спала! Ты что, не видишь?

— Ну, хоть завтракала?

— Тарелка овсянки, восемь бутербродов с колбасой и два литра чая, — отрапортовала Лада.

Пашка покачал головой и полез в холодильник. Там обнаружился пакет молока и колготки. Ткнув в них ухоженным длинным пальцем, брат возопил:

— Это что?!

Лада посмотрела на него сочувственно.

— Паш, ты же с девушками встречаешься, должен знать, как это называется.

— Почему это в холодильнике?

— Чтобы не испортились! — отрезала она и стала наливать в чайник воду.

Брат проворно оттеснил ее от раковины.

— Фильтр для чего, балда? Сколько раз тебе говорить, воду из крана пить опасно! Что ты как маленькая? — привычно бубнил он.

Ей захотелось оказаться на Луне. Говорят, там до сих пор не замечено никаких следов пребывания человека или ему подобных существ.

А в общем-то, черт с ней, с Луной! Сегодня она заберет у Соньки палатку, и поездка на море станет вопросом времени.

Подумав об этом, Лада обрела обычную бодрость духа и даже благодушно потрепала брата по загривку. Для этого, правда, ей пришлось влезть на табуретку.

— Чего ты, малохольная? — насторожился он.

— Хороший ты человек, Аполлоша, — улыбнулась она, — только нервный очень.

— Я просил тебя не называть меня этим дурацким именем!

— Это не я! Это родители тебя так назвали! — хихикнула она.

Родители, в принципе, угадали. Аполлон на самом деле получился Аполлоном — высоченным рельефным красавцем с правильными чертами лица. Впрочем, правильной была и натура. Пашка жил по четкому расписанию, в меру занимался спортом, читал только классику, спал ровно восемь часов, свидания с девицами отмечал в блокнотике четким, каллиграфическим почерком, пищу пережевывал тридцать два раза, как и рекомендуют специалисты.

От всего этого у Ладки дух захватывало, и до сих пор она не могла разобраться — восхищаться братом или пожалеть его, бедного.

— Нет, мое имя, пожалуй, единственная ошибка наших родителей, — задумчиво изрек вдруг Пашка.

— А мое? — хмыкнула Ладка.

Он оглядел ее критическим взглядом.

Хм… Олимпиада — звучит гордо, а перед ним тут стоит на табуретке встрепанный тощий задира-воробей.

— Да, с твоим тоже вышла промашка, — решил он.

— Ну вот, а я же не жалуюсь, — удовлетворенно кивнула Ладка, спрыгнула ему на шею, повисела немножко, раскачивая ногами, и съехала на пол.