Марина Палмер - Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе

Думаю, это имеет какое-то отношение к итальянской крови, текущей в жилах практически каждого аргентинца. Однако аргентинцы играют с большим своеобразием и изяществом, чем их итальянские собратья, чья идея соблазнения заключается в том, чтобы ущипнуть вас за выдающуюся округлость пышной спины, когда вы собираетесь перейти улицу. Аргентинскому игроку присущ иной стиль. Все дело — в глазах. Спешу вас заверить, здешние мужчины необычайно талантливы в искусстве заигрывания. Они способны раздеть, одновременно лаская, и сказать тысячу слов — одним только взглядом. И в отличие от товарищей из других стран мира они, как правило, сами выглядят очень хорошо, как я, надеюсь, уже пояснила. Поэтому любая будет счастлива послать ответный комплимент. Вот по какой причине я уже выкинула солнечные очки: носить их — пустая трата времени вне зависимости от существования озоновых дыр. А если моя беспечность приведет к появлению преждевременных морщинок из-за того, что я жмурюсь, так тому и быть.

19 января 1997 года

Как столь фешенебельный район могли выстроить вокруг кладбища, ума не приложу. Я нахожу эту идею ужасающей и не понимаю, почему моя сестра с мужем ничуть не возражают против подобной тесной близости. Однако постепенно я немного попривыкла к кладбищу рядом. Скажу больше — мне это начало даже нравиться. Разве найдешь лучших соседей? То есть более спокойных. Поскольку с соседями принято поддерживать дружеские отношения, я решила, что пришло время нанести им визит. Тем более что кое-кого мне особенно хотелось посетить: Эву Дуарте де Перон.

Пройдя несколько кварталов по направлению к кладбищу Реколета[15], я утонула в коктейле улиц. Парагвайские, боливийские или перуанские девы толкали детские коляски со светловолосыми голубоглазыми херувимчиками, лица которых выделялись на фоне нескончаемого океана белого цвета. Такая однородность немного сбивала с толку тех, кто привык к пестрой смеси разных культур Нью-Йорка, Лондона и Парижа. Невозможно не провести несколько смущающую параллель с арийской утопией. И все-таки нужно быть честной и признать: мир, в котором время словно застыло в пятидесятых годах, навевает и чувство умиротворения. Ничто здесь не меняется. А если и меняется, то крайне медленно. Все это почти так же успокаивает меня, как поедание рисового пудинга столовой ложкой. Я со свистом выдохнула (рисовый пудинг, как правило, вызывает у меня подобную реакцию), когда мимо прогрохотал автобус, выпустив черное облако дыма, настолько вонючего, что какое-то время было невозможно ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Я зажала нос (на всякий случай) еще на полминуты. Хотелось бы надеяться, что зловонные газы будут без остатка поглощены сочными зелеными листьями деревьев, обрамляющих тротуары. В их тени спрятались кафе. Забавно! Леди, сидящие в кафе — с маникюром, педикюром, подтяжкой лица, ботоксом, сделавшие себе операцию по липосакции или увеличению груди, — показались мне все на одно лицо, этакие луноликие физиономии с абсурдно острыми скулами. Уж не посетили ли они одного и того же пластического хирурга? Кавалеры в кафе пили cortados — кофе эспрессо, разбавленный молоком, — и обменивались свежими сплетнями. Тут же поблизости прогуливались пожилые мужчины, демонстрируя свою никогда не выходящую из моды элегантность, — все одетые в костюмы-тройки, панамы и ботинки из мягкой кожи. Казалось, жара ни в малейшей мере на них не действует.

Кто меня искренне восхищает в Буэнос-Айресе, так это девушки-подростки. Каждая — вылитая Лолита: распущенные волосы, сияющее личико. Уверенно шагают от бедра, безостановочно щебеча по мобильным телефонам, и судя по всему, даже не ведая о своей неотразимой прелести. И, куда ни глянь, везде юбки и высокие каблуки. Женщины здесь настолько женственны, что, даже когда надевают брюки, выглядят так, будто нарядились в юбки. Как мне кажется, подобный оптический обман создает их манера двигаться. Они не ходят, а танцуют — прогуливаясь по улице или ожидая смены цвета сигнала светофора.

Взять хоть эту вот на углу. Стоит у обочины, вывернув стопы, ни дать ни взять балерина. Каблуки слегка наклонены, колени чуть соприкасаются. Едва зажегся зеленый свет, колени мягко соединились, и создалось впечатление, что ноги слегка удлинились, словно были эластичными. Каждый шаг удивительно пружинист. Наблюдая за этими движениями, я поняла, почему родина танго — Аргентина.

Вскоре я добралась до ворот кладбища. Могилу Эвиты в лабиринте мавзолеев и мраморных статуй я искала довольно долго. Она вся была покрыта цветами, увядшими и увядающими под лучами жаркого солнца. Погрузившись в чтение надписей на плитах, посвящений восторженных почитателей, я не сразу заметила женщину — рыдая, она возложила на могилу и свой букет. Меня не могла не впечатлить та страсть, которую все еще могла пробудить Эвита. Любят ли ее, ненавидят ли, равнодушных к ней нет. И снова я подумала, что, кажется, магическая формула продолжительной посмертной памяти — это невероятная харизма плюс досрочная кончина (в данном случае от рака). Мне так хотелось спросить у скорбящей возле могилы, что она думает по поводу увлечения ее идола нарядами от Кристиана Диора, но решила этого не делать. Ответ и так ясен: любовь слепа. Все очень просто.

По дороге домой я завернула в «Фреддо», чтобы получить свою ежедневную порцию мороженого — это уже превратилось для меня в своеобразный ритуал. Не понимаю, как здешним девушкам удается сохранять стройную фигуру. Настоящая загадка! Прибавка в весе в Буэнос-Айресе гарантирована хотя бы потому, что продавцы упорно накладывают вам такое огромное количество шариков, что: (а) просто невозможно не уронить их из рожка и (б) никак не получается съесть мороженое, прежде чем оно не заляпает вам одежду. Поэтому вы судорожно откусываете по очереди от каждого из двух рожков банана-сплит с шоколадной крошкой, норовя ухитриться прикончить до того, как они подтают. Сделать это достаточно быстро не получается. Пару секунд вы размышляете, не запихнуть ли все в рот целиком. Но целиком в рот мороженое не влезет. В итоге, проиграв ежедневный поединок, вы приходите домой в майке с желто-коричневыми разводами. Как жаль, что никто никак не намекнет кое-кому, что больше не всегда лучше.

21 января 1997 года

Мысль о том, что вот уже через несколько дней я отсюда уеду, вызывает у меня приступ глубочайшей депрессии. Я пытаюсь совсем не думать о предстоящем отъезде, но как без сувениров? Всем знакомым в Нью-Йорке я должна что-нибудь привезти. Хелени подсказала, что лучше всего покупать подарки на калле Флорида, главной пешеходной улице в нижней части Буэнос-Айреса. Там, по ее словам, можно найти все, что душе угодно. Мне очень хотелось поскорее покончить с покупками, но очень-очень не хотелось совершать их на калле Флорида. Неестественная, безжизненная чистота пешеходных улиц мне претила. Уж лучше блошиный рынок. Но иного выхода нет — этой торговой ловушки мне не избежать, что бы я там себе ни думала.