Вероника Мелан - Аарон

Ознакомительный фрагмент

Об этом говорили шепотом. Многие об опасной забаве знали, но немногие ее из‑за страшного побочного эффекта пробовали — засыпать вечным сном желающих не находилось.

Кроме нее — Райны.

И потому уже составлен был договор с безымянным доктором, а кубик Сонэкса оплачен. Он — наркотик — обошелся ей в четыреста пятьдесят тысяч долларов. Согласный преступить закон доктор — еще в полмиллиона.

И пусть.

Когда Райна устанет — устанет совсем (а думала она об этом безо всяких эмоций), — то просто наберет нужный номер и попросит «погрузить ее в мечту».

В ту, в которой Аарон — на этот раз настоящий, живой и теплый, — будет до самого конца держать ее на руках. Где он в последний раз прошепчет ей свое нежное «люблю».

Не самая плохая смерть — безболезненная и красивая.

*****

— У меня есть знакомый юрист, — Дора, докурив, неторопливо потягивала чай из тонкой фарфоровой чашки и по — королевски аккуратно откусывала от кремового пирожного, — хороший юрист. Пусть он еще раз взглянет на твои бумаги.

— Нечего на них смотреть, — тихо рыкнули в ответ, — приговоры Комиссии обжалованию не подлежат.

— … вдруг ты чего упустила. Принеси мне копии.

— Зачем, Дора?

— Затем! — старуха неожиданно повысила голос. — Потому что два глаза хорошо, а четыре лучше. И мозг у него незаурядный — может, и отыщет лазейку.

— Лазейку? — Райне хотелось не смеяться, но по — вороньи каркать. И заодно и выть по — волчьи. — Лазейку в документах Комиссии может отыскать только юрист из самой Комиссии — разве ты не понимаешь?

— Я много чего не понимаю в этой жизни, Марго, но знаю одно: если есть шанс, нужно его использовать.

— И тем самым дать себе дополнительную надежду?

— А чего тебе терять? Ты и так вся побитая, как псина. Подумаешь, юрист одним глазом посмотрит — не сломаешься. Съешь лучше пирожное — с утра пекли.

— Не хочу.

Райна давно потеряла вкус к еде, как и ко многому другому, но Доре перечить не решилась. И вообще, попробуй с ней — высокомерной Марго Полански — заговорить в подобном тоне кто‑то другой, давно превратился бы от одного только ледяного взгляда в соляной столп. Но старухе дозволялось и не такое.

— Съешь, съешь… совсем уже тощая, как палка.

Как Рейка.

Да, она помнила.

Пирожное действительно оказалось вкусным.

— Что собираешься сегодня делать?

— Поеду на море.

— Значит, как обычно.

На морской берег Райна ездила часто. Она и город этот на Четырнадцатом выбрала только из‑за близости воды и соленого воздуха — он, как мог, лечил ее душу. Или то, что от нее осталось.

— Оденься потеплее, сегодня прохладно.

И чего они все к ней привязались? Кого — прости, Создатель, — заботят простуды?

— И не забудь принести мне бумаги, слышишь? — донеслось в спину, когда Райна собралась уходить.

— Не забуду.

— А — а–а?

Иногда Дора не прикидывалась бабкой, а ей и была.

— НЕ ЗАБУДУ!

— Вот и молодец.

И позади провернулось колесико дорогой зажигалки — высеклась искра; в коридор потянулся дым ментоловых сигарет.

*****

Мужик оказался странным. Но он и должен был быть странным — Осведомитель. Про него поговаривали — «найдет даже тех, кого не выдадут информаторы. Только возьмет столько, что без рубахи и трусов останешься».

Райна была готова заплатить. Поэтому вместо моря поехала по адресу, который ручкой криво нацарапала на правой руке у основания большого пальца. И теперь сидела в похожей на пустую фотолабораторию комнате с забитыми плотной тканью окнами.

Четыре стены, кресло, в нем человек — верхняя часть лица утопает во тьме, нижняя освещена тонким лучом направленного света. Для чего — чтобы виднелся рот? Чтобы хорошо читались произносимые тонкими губами слова?

К чему такая скрытность?

Сама она, чувствуя себя пятым пассажиром в четырехместном купе, сидела на шатком табурете.

— Кого ищем?

— Мужчину. Информаторы про него молчат. Вы сможете узнать больше?

— Посмотрим.

Он не представился, а она не спрашивала. Видела лишь лацкан надетого поверх черной рубашки пиджака — нижняя часть тела Осведомителя, как и все остальное, кроме рта, терялось во мраке помещения.

Дурацкий антураж. Для лохов.

Подбородок мужчины, тем не менее, выглядел внушительным — массивным, квадратным, гладко выбритым и оттого синеватым.

— Имя?

— Канн. Аарон Канн.

— Где виделись в последний раз?

— Девенпорт, на Восьмом.

— После нет?

— После нет.

— Причины для поиска?

— Не ваше дело, — грубить было рискованно, но Райна не желала выдавать лишнего. И следующую фразу добавила лишь для того, чтобы усыпить ненужные подозрения, если те возникли. — Не киллера для него нанимать собираюсь. Личные причины.

— Ясно.

В «фотолаборатории» на неопределенный срок повисла тишина; посетительнице вдруг подумалось, что сюда бы отлично вписались бачки с проявителем и лампа для негативов. А так же ниточки — лески, на которых после можно развесить мокрые снимки.

Или рояль. В эту дурацкую комнату к этому странному типу отлично подошел бы рояль — черный, гладкий, с приглушенным, но чистым звуком.

Абсурдная мысль.

— Готовы выплатить сумму, которую я назначу за работу?

— Готова.

Он не стал озвучивать цифры — наверняка успел навести о ней справки, знал, что мисс Полански сумеет расплатиться.

— Мне понадобится три дня — вас устроит?

— Да. А если вы никого не найдете?

— Тогда вы платите лишь четверть от запрошенной суммы.

— Договорились.

— Тогда до встречи. Вы свободны.

Как все коротко и просто. Надежды, впрочем, как не было, так и нет. Выходя из комнаты, Райне казалось, что в носу застрял плотный и сладковатый запах фиксажа.

«Детектив — фотограф, тоже мне…»

Пижон.

Глава 4

Нордейл. Уровень Четырнадцать.

Светлая кожа — гладкая, чистая, бархатная, — россыпь веснушек у аккуратного носика, длинные ресницы, красивые даже во сне губы, россыпь золотых волос на подушке — Аарон, приподнявшись на локте, смотрел на спящую в его постели женщину и думал о том, что он счастлив.

Счастлив.

Ведь так?

С чего не быть счастливым мужчине, в постели которого спит прекрасная женщина — кроткая, ласковая, податливая. Мечта, а не женщина.

Милая Мила. Милана; Канн почему‑то вздохнул. Сам не понял, почему. Еще раз посмотрел на ее блестящие в свете прикроватной лампы волосы, прислушался к спокойному дыханию, поправил сползшее с обнаженного плеча одеяло — хотел погладить по щеке, но не погладил — вместо этого прислушался к внутренним ощущениям, попытался их распознать — он влюблен, радостен, доволен? — и в который раз не смог их расшифровать.