Лариса Кондрашова - Замуж - не напасть

— Я старался особо не рисоваться, — уже менее уверенно говорит Виктор, — а Стёпа вообще из Николаева, он домой уехал!

— Пистолет… он у тебя? — спрашивает Евгения.

— У меня, — залихватски говорит он и лезет на полку с книгами. — Вот он!

— Похоже, все самые эксцентрические комедии из жизни! — неодобрительно качает она головой. — Ты бы ещё его в авоське по городу носил, как Никулин в "Бриллиантовой руке"!

Она осторожно берёт в руку оружие.

— Макаров! — хвастливо комментирует Виктор, как будто он сам его изготовил.

— "Ходим мы по краю, ходим мы по краю"… — поёт ему Евгения и ещё раз примеривается к рукоятке: нет, никаких воинственных чувств в ней не пробуждается. — Возьми и выбрось его!

— Вот ещё! — хмыкает Виктор. — Я его уже Семёну пообещал подарить.

— Кому? — не верит она своим ушам.

— Мужику одному, мы вместе с ним работаем…

Во что она ввязалась? Ведь это уже не шуточки, а, говоря языком закона, уголовно-наказуемое деяние. Если бы она с самого начала остановила Витьку, запретила бы ему думать о мщении, уговорила…

— Я его заберу, — твёрдо говорит она.

— Как это, заберу? — пытается возмутиться он. — Мы его добывали, рискуя жизнью… или свободой!

— Именно поэтому! И если ты хорошо подумаешь, без лишних эмоций, поймёшь, что я права.

К счастью, Виктор лучше относится к женщинам, чем многие другие мужчины и знает, когда они вот так твёрдо на чём-нибудь настаивают, это не может быть просто капризом и стоит прислушаться.

Он с сожалением провожает глазами пистолет, который Евгения, завернув в бумагу, прячет в свой полиэтиленовый пакет, что, если глубоко задуматься, не намного лучше авоськи.

— Он у тебя оружие для чего просит? Поиграть или перед девочкой пофорсить?

— Ему надо одного своего должника припугнуть.

— А тот заявит в милицию. А милиция у твоего Семена сделает обыск. Сколько сейчас дают за хранение огнестрельного оружия? Не знаешь? Добавь, украденного у сотрудника милиции! А там прижмут твоего Семена: где взял? А он скажет: мне друг Витя Приходько подарил.

— Не скажет, — неуверенно бормочет Виктор.

— Надейся на лучшее, а готовься к худшему!.. Какой ты, Витька, легкомысленный! Мне знакомый говорил, что собаки — нестареющие дети. А хочется перефразировать: мужчины — нестареющие дети…

— Хватит тебе ругаться! — отбивается он. — Пиво согревается от твоих разговоров.

— Больше всего я ругаю себя! — сокрушается она. — Все же смерть Маши окончательно выбила меня из колеи. Учти, Сергей тебя найдет! Рано или поздно.

— Не найдет. У нас большой город.

— Для его энергии даже маловат!

— Что мне теперь, застрелиться, что ли?

— Как только почувствуешь что-то неладное, немедленно увольняйся и куда-нибудь уезжай!

— Интересно, куда?

— На Крайний Север. Там живет моя подруга. С мужем! Я напишу. Поживешь, пока не станет безопаснее.

— Приятно, что ты обо мне так заботишься.

— Потому, что волей-неволей я и в твою судьбу вмешалась. И больше не хочу ничьей жизнью рисковать!

— Понял! Но сегодня я ещё могу выпить пива? Не слишком оно повлияет на мою судьбу?

— Юморист-одиночка! — хмыкает Евгения. — А Машу все равно не вернешь.

Она с удивлением замечает, что произнося эти слова, почти не ощущает боли от потери. Неужели она — такая черствая?

Но тут же возражает самой себе: а память? Разве забудет она Машу? Наверное, недаром говорят: живым — живое.

— Мы будем её помнить, — словно отвечая на мысли Евгении говорит и Виктор.

И они начинают пить пиво с рыбой, закусывая все это жареной картошкой. Тут же стоит огнетушитель с импортной шипучкой а ля шампанское.

— Вот так мы и живем, — задумчиво говорит Евгения, — смерть и рождение, радость и горе, пиво, рыба и шампанское.

— Ты чего это вдруг? — удивляется Виктор.

— Люди — существа несовершенные, — заключает она, — и в коктейле их жизни каких только компонентов нет!

— Это все потому, — ставит диагноз её сотрапезник, — что вместо занятий любовью некоторые женщины строят из себя философов!

Кто о чем, а вшивый — все о бане!

Домой Евгения приходит довольно рано. По крайней мере, спать ещё рано.

— У меня куча дел! — открестилась она от его настойчивых попыток оставить её у себя.

Савелий обычно заезжает за ней в половине девятого, но сегодня он звонит без двадцати восемь и загадочно сообщает:

— Такое дело, Евгения, я тебя сегодня подвезти не могу. И не спрашивай, в фирме сама узнаешь.

Она не очень огорчается. Собирается не спеша и потом едет до работы самым малым ходом, не автобусом-экспрессом, как обычно, а троллейбусом. Ей даже удается сесть, и она с удовольствием читает купленную в киоске "Комсомолку".

Зато на работе её действительно ожидает сюрприз. В своем кабинете появился наконец глава фирмы — Валентин Дмитриевич. От избытка чувств ему не сидится, и он ходит по кабинету и напевает что-то бравурное.

— Здравствуйте, дорогая Евгения Андреевна. Если бы вы знали, как я вас люблю!

— Как женщину? — громко пугается она.

— Только как референта! — строго произносит он.

— Значит, вы вышли из подполья?

— Вышел! Надоело мне в этом подполье сидеть хуже горькой редьки! Думаю, лучше в камере, там хоть срок идет. Словом, подумал и пошел в ментовку сдаваться. Спрашивают меня: "Где ты раньше был?" Боялся, говорю. Они смеются: "А сейчас уже не боишься?" Устал, отвечаю, бояться. Ну, меня допросили и отпустили: "Иди, гуляй пока. Понадобится — вызовем!" На всякий случай подписку о невыезде взяли.

Подписка, как представляет себе Евгения, значит ограничение свободы передвижения, но никак не мешает ему ходить на работу, чему похоже, шеф рад, как ребенок!

— Где Варвара? Почему задерживается?

— Вы же сами ввели для женщин фирмы мягкий режим работы!

— Все, никаких мягкостей. Я сам — без пяти минут зек, введу теперь режим строгий, как в зоне. Все вы у меня будете по проволоке… я хотел сказать по ниточке ходить! Американцы объявились? Что вы на меня так смотрите, Евгения Андреевна? С кем вы сидели за столом в свой первый день работы? Забыли?

— Не забыла. Но, возможно, Варя…

— Валентин Дмитриевич! Валя… — появившаяся в дверях Варвара бросается на шею президента, и плачет, и смеётся, так что Евгении приходится потихоньку из кабинета ретироваться. Ох, уж эти служебные романы!

Но это она так, ворчит. Варвара и вправду извелась от тоски, и уж с её стороны это никак не интрижка. Роман президента и секретарши явно не дешёвый.

А вот у референта нет никаких романов! И даже завалящейся новеллы. Не то, чтобы она на жизнь жалуется, так — констатирует факт. Сегодня в её жизни есть другие обязанности — вытащить в хорошисты одного отстающего по математике бедного родственника…