Первозданная (СИ) - De Ojos Verdes

Пытался успокоиться, договариваясь со своим нутром. Ведь рано или поздно это произойдет — она придет. Лишь бы не сорваться раньше… Как же это трудно!..

И вот сегодня, когда во время очередного разговора с пожилой женщиной я услышал, куда отправилась Сатэ, точка кипения достигла своего предела. Ничего меня не волновало, кроме удушающего чувства ярости и потребности поскорее добраться до нее… Как она могла поехать к нему? К нему! Не ко мне! Это сильно ударило по самолюбию. Что бы ни было, сначала надо было поговорить со мной. Нам слишком многое следовало обсудить…

И теперь это ее чувство вины, которое уже стоит между нами. И если не искоренить его, будет увеличиваться и мешать — я хорошо знаю, как эта девушка умеет себя накручивать. И такой расклад меня не устраивает.

Торможу у монолитной многоэтажки, выскакивая и раскрывая перед Сатэ дверь. Кажется, она в шоке. Поэтому молча принимает мою помощь, осторожно шагая к подъезду. Ни одного вопроса, ни одного взгляда. Понимает, что сейчас меня лучше не трогать… Мы поднимаемся на лифте, и я подвожу ее к нужной квартире, нажимая на звонок. Очень быстро нам открывают…

— Привет, мам. Все вопросы потом…

Прохожу мимо ошарашенной матери, ни на секунду не выпуская руки Сатэ. Влетаем в гостиную, где за ноутбуком сидит Товмас, мой младший брат.

— Тор? — удивляется тот, расплываясь в улыбке при виде девушки у нас дома.

Но та сползает с его лица, как только я, оставив Сатэ посреди комнаты, приближаюсь и без церемоний выкатываю его рабочее кресло из-за стола. Как только он становится полностью видимым, опускаюсь на пол и резко поднимаю его брюки до самых колен.

— Сюда смотри! А сейчас ты свою вину чувствуешь? М-м?

Испуганный взгляд непроизвольно опускается вниз. Вижу, как увеличиваются в размере ее глаза, когда натыкается на два протеза вместо ног.

Все присутствующие, в том числе и вошедшая мама, теряют дар речи. Мое поведение ничем нельзя оправдать, да я и не собираюсь. Я устал. Пора бы уже закрыть все эти риторические вопросы и просто жить.

— Кто тебе сказал, что ты виновата перед Мовсесом, а не перед ним? — указываю на Тома. — И перед всеми теми, кто лежит в постели без движения? Оглох, ослеп, онемел, потерял конечности? Тогда, может, и их навестим, искупишь свою вину? А?

Одергиваю одежду брата и откатываю кресло на место. Но не спешу подходить к ней. Вместо этого останавливаюсь у окна, пытаясь немного успокоиться.

— Ты много берешь на себя, Сатэ. Я тебе говорил и раньше. Но мне хочется повторить: ты слишком сильно веришь в людей. Оно того не стоит. Если взрослому мужику понадобилось слететь с катушек, поверь — это его проблемы. Суровая правда жизни. Ты же ему ничего не обещала. Это выбор каждого. Посмотри на него, — поворачиваюсь, кивком указывая на Товмаса, — думаешь, у него нет причин сойти с ума? В двадцать пять лет получить контузию и лишиться ног — не повод перестать жить полноценно? Почему он смог собраться, взять откуда-то силы, а Мовсес — нет? Разве у него нет семьи, людей, ради которых это делают?

— Сынок, ты ее пугаешь…

Окидываю взглядом дрожащую Сатэ, которая стеклянными глазами смотрит на меня. Да, пожалуй, хватит.

Сжимаю плечо брата:

— Извини.

Широким шагом направляюсь к девушке и поднимаю на руки, прижав к сердцу. Целую в висок, давая понять, что больше не буду мучить.

— Я все потом объясню, — бросаю на ходу, покидая квартиру.

Всю дорогу до своего дома держу ладонь Сатэ в своей. С удовлетворением замечаю, что она постепенно отмирает, приходит в себя.

— Мне надо собрать вещи, я завтра уже работаю, — слабо возражает, увидев, куда именно я ее привез.

— К черту. Потом разберемся. Сейчас важно другое.

Я же чувствую, что пытается убежать от этой темы. Но я больше не хочу ждать.

Уже в коридоре, когда помогаю снять куртку и сапоги, замечаю, как она отводит взгляд. Это раздражает. Когда же эта девушка поймет, что ей не надо закрываться от меня?

Веду ее в спальню и сажаю на кровать, сам снимаю через голову джемпер, в котором мне душно.

— Тор… — взволнованно протестует, заставляя взглянуть на нее, вскинув брови.

— Думаешь, несколько месяцев воздержания превратили меня в озабоченного маньяка? Расслабься, я всего лишь переодеваюсь.

Натягиваю футболку, с ухмылкой отмечая, как вспыхивает. Сажусь на ковер у нее в ногах. Психологический прием, на который очень рассчитываю. Мне не нравится, что эта бестия так притихла. Хочу эмоций, хочу, чтобы вывернула душу наизнанку, хочу убрать все недосказанности.

— Поговори со мной, душа моя…

Отводит глаза, кусая губы. Впервые вижу, чтобы она так нервничала.

— Сат, отныне и навсегда я — тот самый единственный, который имеет право знать обо всем, что творится с тобой. Во всех красках, без каких-либо уловок, тайн и прочей ерунды. И ты для меня — та единственная. С теми же условиями. Здесь и сейчас раскрываем все карты. Обиды, злость, разочарование. Исцеляемся вместе и шагаем по жизни без этого груза. Думаю, мы достаточно взрослые, чтобы суметь решить это раз и навсегда. Нам с лихвой хватило испытаний. Я больше не хочу терять времени. Услышь меня, пожалуйста. Я люблю тебя. Ты нужна мне. В качестве друга, жены, любовницы, матери моих детей. На какие еще роли ты претендуешь? Готов договориться по блату…

Моя пламенная, практически отчаянная речь наконец-то дает желаемый результат. Сатэ улыбается, смотря мне в лицо. И я вижу, как ее взгляд зажигается прежними искорками. Сердце предательски отплясывает что-то невероятное, соблюдая радостный ритм. Внешне остаюсь спокойным и выжидающим. Внутри же — фейерверк.

— Ты запорол роль невестки и снохи, Адонц. Не очень удачное знакомство, знаешь ли… Думаю, в этом случае твой блат бессилен.

— Это первая претензия? — перехожу на игривый тон.

— Зачем ты это сделал? Очень жестоко по отношению не только мне, но и к брату… Я не знала, что он стал инвалидом.

— Сат, скажи, сколько еще можно сюсюкаться и мусолить эту тему? Мой брат — мужчина. Он меня поймет, когда я ему объясню. А ты? Ты осознала, что твоей вины нет? Человек сам придумал себе больную любовь. Прекрати себя терзать…

— Я поняла, — вздохнула она очень тяжело. — Сегодня я попрощалась с ним навсегда.

— Я в восторге.

— Ты — сволочь.

— Сволочь в восторге, — соглашаюсь, упиваясь ее ворчанием. — Чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда, я, как ревнивый собственник, — что тоже открытие, — хочу уточнить один нюанс. Какого хрена ты села к нему в машину после получения сертификатов?

Вспоминая этот эпизод, непроизвольно сжимаю челюсть.

И продолжаю, наблюдая возникшее изумление в ее взоре:

— Зачем? Ты ведь ненароком могла подпитать его воспаленную фантазию…

— Тор! — перебивает возмущенно. — Я не садилась… Я никогда не садилась в его машину! Только в день похищения… О чем ты говоришь?!

Я озадаченно хмурюсь, восстанавливая в памяти события того вечера.

— Я же видел… Цветы под фонарем, как ты берешь их, он открывает тебе дверь…

— Да. Он открыл дверь, я положила букет на пассажирское сидение и ушла.

Твою мать! Хорош, ничего не скажешь!

Выпускаю воздух через сжатые зубы, виновато потирая лоб. Зато, какое облегчение — знать, что она не собиралась мне мстить таким способом.

— Мое упущение. Исправлюсь.

Замолкаем. Странное чувство усталости разрастается и давит на нервы.

Сатэ медленно сползает, и я ловлю ее, устраивая на своих коленях. И от этого действия становится как-то тепло и уютно, словно я вернулся в дом, где меня ждали.

— Считаешь, мы сможем? — в ее голосе явное сомнение, и от этого коробит.

— Почему нет?

— Тор, — фиксирует мои щеки своими горячими ладонями, вызывая неимоверные импульсы. — Ты же не веришь в долгосрочность отношений. Может, не стоит затевать…

— О чем ты говоришь, женщина? — перебиваю, пытаясь отвлечься от близости ее тела. — Ты до сих пор не поняла, что меня конкретно припечатало? Разве предлагал бы я тебе такое, не будь уверен в своих намерениях? Что, поклясться на мизинчиках?