Ирина Лобановская - Медовый месяц

— Не волнуйся. Это последнее послание твоего отца, которое он отдал мне при нашей последней встрече в Москве.

Надя развернула тонкий лист. Завещание, заверенное по всей форме в Стокгольме, на имя Надежды Гребениченко, которую Александер фон Готтард признал своей единственной законной дочерью и наследницей всего немалого состояния его семьи… Сумма была указана астрономическая. Плюс недвижимость. Надя даже не стала сосредоточиваться на них.

— Мама, мне это не нужно, — упрямо и жестко повторила она. — Какой-то незнакомый мне человек… Я в глаза его не видела… И я люблю папу…

— Тебе покажут его фотографии в Стокгольме, — с досадой объяснила Варвара Николаевна. — И при чем здесь папа? Мало ли кто к кому привык… Он тебе никто… Понимаешь, никто! А деньги… Ты просто городишь чушь! Ей, видите ли, не нужны деньги! Нет таких людей на земле, которым они не нужны! В них нуждается даже Роман Абрамович! И потом, у тебя Олег… А теперь еще Таня, которую ты, я так понимаю, будешь воспитывать после нашей смерти. А уж Катерина подавится, но не отломит дочери даже сто баксов!

— Да, это правда, — согласилась Надя. — Только наши дети… Именно сейчас, когда они так себя повели… Отказались от нечестных родителей… Дети ведь тоже не обмирают по деньгам!

— Да зачем тут обмирать! — закричала Варвара Николаевна. — Вам просто надо жить! И жить хорошо! Раз уж вы имеете на это право! Законное! Признанное твоим отцом!

Надя вспомнила большой нос отца, с которого вечно съезжали старомодные очки. Он никак не хотел завести себе стильную дорогую оправу, хотя ему не раз предлагали это сделать. Саша даже как-то подарил. Но отец умудрился ее тотчас потерять…

— Папа меня вырастил… А ты и ему собираешься рассказать обо всем? Он, я так понимаю, ничего не знает?..

Варвара Николаевна оказалась не очень готовой к такому вопросу и чуточку смутилась:

— Ну… как же иначе?.. Но это потом, позже… Надюша, ты должна сделать то, о чем я прошу… Тогда я умру спокойно.

— Мама, ну какая связь между твоей спокойной смертью и этим наследством?! — не выдержала Надя. — Какой-то темный шпион!.. Скользкая личность!.. Непонятно откуда и зачем… Какие-то подозрительные деньги… Как ты вообще связалась с ним?

— Я любила его! — с вызовом ответила Варвара Николаевна. У нее некрасиво исказилось лицо. — Его, а не того человека, которого ты упорно называешь своим отцом. И не надо при мне порочить Алекса, называя его темным шпионом, а его деньги — подозрительными! Если бы вы могли с ним сейчас увидеться… Ты очень похожа на него.

— Ну ладно, прости, я не хотела тебя обидеть… — остывая, виновато пробурчала Надя. — А кто же его убил здесь, почему и за что?

— Я, — просто сказала мать.

— Ты?! — Надя опять подумала о срочной консультации психотерапевта. — Подожди, как это ты?.. Ты же любила его… За что? И потом… ведь, насколько я помню, ты же сама пять минут назад сказала, будто этот твой Эрик из посольства по твоей же просьбе узнавал о судьбе фон Готтарда. Зачем же ты морочила ему голову, если все знала и так?

— Нет, — сказала Варвара Николаевна. — Я как раз не знала. Не знала, что убила… Думала, что он просто ранен и снова уехал, не желая, конечно, меня выдавать. Ведь тогда уже родилась ты, и он тебя видел. Первый и последний раз… Тебе было полтора года…

31

Ей приснился странный сон.

Алекс почему-то стал директором в ее, Вариной, школе, жестковатым и прямым во мнениях и высказываниях. А она, Варя, влюбилась в него без памяти, как часто случается со старшеклассницами.

Потом, по привычному сценарию любого сна, они оба совершенно неожиданно оказались в машине. Куда они ехали вместе — тоже оставалось загадкой. А дальше машина попала в какой-то узкий тоннель, где перед тупым носом авто вдруг развесили мокрое постельное белье. Множество влажных простынь, пододеяльников и наволочек сушились на веревках в тоннеле, не давая машине проехать. Они висели сплошными, почти смыкающимися, уходящими в бесконечность рядами…

Алекс задумчиво хмыкнул. И Варя выбралась из машины и стала раздвигать перед ней эти мокрые простыни, давая дорогу. Авто медленно тронулось вперед… Так продолжалось долго. Но когда так же внезапно, как и появились, все эти пододеяльники, наконец, закончились, машина вдруг рванулась с места, вырвалась из тоже оборвавшегося тоннеля и умчалась. Без Вари.

А на обочине дороги остался белый пластмассовый стул, одиноко, нелепо и жалко белеющий среди размокшей глины и втоптанных в землю осенних гниющих листьев… Стул был тот самый, на котором Варя сидела в машине. Странно, но почему-то Алекс-директор пристроил его поверх сиденья и именно на него усадил робкую, конечно, не осмелившуюся возражать ученицу…

Варя проснулась и долго лежала, пытаясь осмыслить все эти загадочности и символические нагромождения. Ничего не получалось…

…Он приехал, как всегда, неожиданно. Варя сняла трубку и услышала:

— Варьюша, здравствуй! Запиши адрес. Я жду тебя ровно в восемь.

Она поехала туда с маленькой Надей, которой очень понравилось метро, где она еще до сих пор не бывала. Изумленным домашним Варя объяснила, что ей нужно срочно проконсультировать дочку у платного великого лора, а он принимает дома только по вечерам. Варе было все равно, поверили ей или нет.

На звонок открыл Алекс и удивленно отступил, увидев Варю с маленькой девочкой на руках. Он сразу догадался, в чем дело.

В комнате он осторожно, неуверенно улыбаясь, взял Надю на руки.

— Как ее зовут? — спросил он.

— Надежда.

— Ты хорошо назвала ее. Но я хотел бы видеть тебя одну… — Он взглянул на Варю. — Завтра… Нет, давай через три дня… Раньше я не успею…

— Что не успеешь? — спросила Варя.

Он улыбнулся:

— Не важно. Узнаешь через три дня.

Она никогда не узнала, как ему удалось оформить, получить и вручить ей эту бумагу через три дня. Но завещание на имя Надежды Гребениченко хранилось с тех пор у нее.

А потом… Потом, через месяц, все покатилось как обычно, по привычному сценарию и по намеченной колее, с которой никому не дано свернуть…

— Варьюша, я уезжаю, — безмятежно сообщил он.

Она злобно стиснула пальцы и нахмурилась:

— Надолго?

— Ну, Варьюша, — ласково пропел Алекс, — зачем ты задаешь странные вопросы, на которые, как ты давно знаешь, нет ответа? Какой-то мазохизм…

— Мазохизм? — повторила Варя. — Наверное… Ты хорошо выучил русский. И мне снова тебя ждать… Бессмысленно мотаться на почтамт… И думать и гадать, где, и когда, и как… Я тоже устала, викинг… И тоже хочу жить как все нормальные, обыкновенные женщины!..