Инна Волкова - Медовый месяц

Но на сей раз он не стал впускать меня в комнату, похоже, даже не заметил, что прикрыл передо мной дверь. Быстро взял нужные ему бумаги и, на прощание поцеловав меня в щеку, ушел, бросив на ходу, что вернется поздно. Мне показалось, что он чем-то озабочен и даже расстроен. А когда он только пришел, то был в отличном настроении. Что же случилось за то короткое время, что он находился в квартире? Может, сердится на меня из-за заколки, хотя и ни в чем меня не упрекнул? Какая же я дура, в самом деле, и склеротичка, как я могла забыть о ней! Впрочем, что бы изменила эта заколка, это же не орудие убийства и даже не одежда, в которой она была в момент убийства и на которой могли остаться какие-то следы. Господи, ну какая же я идиотка, заколка тут ни при чем! Я даже хлопнула себя по лбу. Просто его расстроило воспоминание об умершем друге. Ведь все это случилось совсем недавно, и он наверняка переживает, хотя и не показывает вида. Он говорил о своей вине перед ним. Но в чем заключается эта самая вина, я тогда так и не поняла до конца. Возможно, он говорил так, потому что был в шоке от его внезапного ухода из жизни, и это была всего лишь метафора. Я вспомнила застывшее бледное лицо мэра у гроба дочери. Его полные страдания глаза и горькую складку возле рта. Потом умершая Эля предстала перед моим взором, такая красивая и неподвижная, как спящая принцесса из сказки. Неожиданно мне стало трудно дышать, липкая струйка пота потекла по позвоночнику. И мое сердце болезненно сжалось, но не от горечи воспоминаний, а словно в предчувствии чего-то страшного и плохого, что ожидает меня впереди. Совсем скоро, в ближайшем будущем… И какая-то мысль, как мне показалось, очень важная, промелькнула в голове и тут же исчезла, не успев оформиться в слова. Холод, сковавший сердце, растаял, дыхание стало ровным, страх отпустил. Я выпрямилась, посмотрела в зеркало на свое бледное лицо с перепуганными глазами и, поправив волосы, заставила себя улыбнуться. Улыбка вышла неважной…

Вечером Лиза так и не позвонила. Я начала немного волноваться. Мне давно было известно, что моя подружка не отличается особой обязательностью и пунктуальностью. Так что я не спешила тревожиться. Значительно сильнее меня волновал мой муж, который заявился домой под вечер, когда я уже начала беспокоиться. В ответ на мое радостное приветствие: «Я так ждала тебя милый, я уже давно дома», он ничего не ответил, уклонился от моего поцелуя, от зефира и сухого вина тоже отказался и лег спать, сославшись на плохое самочувствие.

Мне стало обидно, я так ждала его, даже пожертвовала общением с любимой подругой, которую сто лет не видела, а он… Впрочем, я быстро одернула себя. Помилуй, грешница, блудница вавилонская, о чем ты говоришь? Как ты еще смеешь обижаться после того, что творишь сама? И я прикусила язычок, загоняя внутрь обидные слова, которые уже собиралась адресовать мужу. Вместо этого спросила, стараясь, чтобы мой голос звучал вполне спокойно:

— Где ты был, если не секрет?

— Гулял по городу, — ответил он и прилег на диван.

— Что, просто так гулял? Один?

— Ну да, а почему это тебя удивляет? Я что, не могу гулять один? — в его вопросе прозвучал вызов.

Я хотела было огрызнуться, сказать нечто вроде: «Ты можешь делать, что хочешь, мне все равно», но снова прикусила язык и сдержалась.

— Ты сердишься на меня? — невинно спросила я. — Если да, то я не пойму, за что. Мы как будто все выяснили, но если ты считаешь, что…

Он не дал мне договорить:

— Да ничего я не считаю, я просто устал, у меня раскалывается башка, и я хочу спать. Имею я на это право?

— Разумеется, — дрожащим голосом ответила я.

Он впервые разговаривал со мной таким тоном, и у меня даже слезы выступили на глазах от обиды. Я собиралась уйти и даже вышла за порог, но тут Пашка окликнул меня:

— Маша, подожди.

— В чем дело? — мой тон был предельно сух и холоден. Я стояла в дверях, не спеша подходить к нему.

— Подойди ко мне на минутку, пожалуйста, — попросил он совсем другим тоном, даже немного жалобным.

— Что надо? — я медленно приблизилась.

— Машка, прости меня, я идиот! Я же люблю тебя! Что-то со мной творится последнее время, я сам не свой.

Ах, милый, если бы ты знал, что творится со мной! И чья я…

Он взял мою руку и начал целовать ее. С одной стороны, мне было приятно, что непонятный приступ раздражения с его стороны миновал и он снова стал прежним, мягким, любящим и нежным Пашкой. Но с другой стороны, мелькнула подленькая мыслишка: ну что за мужик, даже рассердиться как следует не умеет, сразу начинает извиняться, как маленький! Вот Саша бы на его месте вел бы себя совсем иначе. И хотя я никогда не видела его в гневе, но даже в тех случаях, когда он был чем-то недоволен или просто держался со мной холодно, я терялась, робела и не знала, как отвечать. Значит, мне нравится грубая сила, нравится подчиняться и быть слабой? Глупость, ведь Саше я не подчиняюсь, ему это и не нужно. Он знает, что если пожелает, то это произойдет, но ему этого не надо. Пока. Я рассердилась на себя за дурацкие мысли, поспешно обняла Пашу и поцеловала в губы. Только сейчас я почувствовала, что от него пахнет спиртным. Вот уж на него не похоже!

— Ты что, пил? — удивилась я, принюхиваясь.

Он покраснел, словно девушка при первом поцелуе, и виновато пробормотал:

— Пива немного, было жарко.

— Пьяница ты мой. — Я нежно поцеловала его в висок. — Знай, что бы там ни было и что бы тебе ни мерещилось, я все равно люблю тебя.

— И я тебя тоже, — он зарылся лицом в мои волосы. — Знаешь, я сегодня остался дома, потому что мне показалось, что я буду лишним. Но потом мне стало так тоскливо, что я не мог больше сидеть в четырех стенах. Я вышел на улицу и стал слоняться по городу, уверяя себя, что просто гуляю, но на самом деле я то и дело всматривался в лица прогуливающихся девушек, втайне надеясь встретить вас с Лизой. Когда я это понял, то разозлился на себя, купил три бутылки пива и выпил без закуски. Потом пошел домой. А там…

— А там ты сидишь, — смеясь закончила я. — Чудик ты у меня, Пашка, мой любимый чудик!

Он прижал меня к себе с такой силой, что на миг я даже перестала дышать. А потом произнес:

— Машенька, девочка моя, давай с тобой…

Я испугалась, что он снова, как вчера, скажет: «Давай уедем поскорее, только ты и я, вдвоем».

И что я смогу ему ответить, если мои губы еще хранят вкус поцелуев другого, а тело помнит тепло и силу его рук? Но он сказал совсем другое:

— Давай с тобой все-таки выпьем чая с зефиром. Он в шоколаде и свежий, надеюсь?

Это было так неожиданно, что я растерялась, а потом засмеялась.