Дом - С. Дж. Тилли

меня.

Но я не видел, чтобы они шли сюда.

Я делаю несколько шагов.

А что, если я пойду не в ту сторону?

Я останавливаюсь.

Они не ушли.

Я снова говорю это себе.

Они не ушли.

Я снова оборачиваюсь. Я их не вижу.

Сохраняйте спокойствие. Всё в порядке.

Отвернувшись от киоска с крендельками, я начинаю идти.

Рынок не так уж велик.

Они не могли уйти далеко.

Доминик где-то здесь.

У Доминика здесь сотня человек.

Только я никого не узнаю.

Я стараюсь идти быстрее, но все равно очень много народу.

Дышать.

Я снова останавливаюсь, и кто-то сзади врезается в меня.

«Извините», — бормочу я, открывая свою маленькую сумочку.

Я просто напишу Дому, попрошу его найти меня.

Но я не вижу своего телефона.

Я сдергиваю варежки и засовываю их под мышку. Голыми руками я роюсь в содержимом сумочки, но уже вижу, что телефона там нет.

Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить, где я его оставил. Затем я вспоминаю, как Доминик вынул его из моей руки, когда я смотрел на деньги, которые он послал.

У меня нет телефона.

Я живу отдельно, и у меня нет телефона.

Паника прорывается сквозь мою хрупкую защиту, и я снова оборачиваюсь.

Где все?

Изгибая тело, я пробираюсь сквозь толпу людей, пока не добираюсь до одного из перекрестков, где тропинки рождественского веселья расходятся во всех четырех направлениях.

Людей так много, но никто из них не знаком.

Всё в порядке. Ты просто заблудился. Не ушёл.

У меня начинает болеть грудь.

Где Доминик?

Мое зрение начинает расплываться, и я моргаю.

Просто дыши.

Я пытаюсь. Я пытаюсь сделать ровный вдох. Но…

Я пробую еще раз.

Паника побеждает.

Мне нужно найти Доминика.

Я снова разворачиваюсь, решая выбрать новое направление. Но я слишком отвлечен, и моя нога за что-то цепляется, останавливая движение, в то время как остальное тело продолжает двигаться вперед.

Я спотыкаюсь о переднее колесо детской коляски. И у меня есть достаточно времени, чтобы издать тихий крик, когда я вытягиваю руки и ловлю себя на грубом гравии ладонями.

Острые камни, соприкасающиеся с кожей, ощущаются мгновенно и заставляют меня проигрывать борьбу со слезами.

«О, боже, ты в порядке?» Женщина приседает рядом со мной. «Мне так жаль». Она извиняется, хотя мы оба знаем, что я была виновата.

Она хватает меня за руку, помогая мне подняться. «Ты в порядке?»

Я киваю, вытирая щеки тыльной стороной ладони. «Я в порядке».

Слова звучат как угодно, но у меня нет сил объяснить, что мой плач не имеет ничего общего с падением. Поэтому я спешу уйти.

Достаточно сделать несколько шагов, чтобы заметить, что у меня болит колено. Должно быть, я приземлился так же жестко.

Я снова вытираю щеки и моргаю. Но все равно ни одно из лиц вокруг меня не знакомо.

Моя нижняя губа дрожит от желания выкрикнуть имя Доминика. Если бы я сосредоточился на вдохе, я бы, наверное, выкрикнул его довольно громко.

А что, если я позову его, а он не придет?

Он не оставил меня.

Доминик здесь; он не оставил меня.

Но сколько бы раз я себе это ни говорил, я не могу избавиться от отвратительного беспокойства о том, что, возможно, он это сделал.

Я спотыкаюсь и делаю еще несколько шагов.

А что, если он меня бросит?

Часть моего мозга знает, что я в порядке. Часть, которая знает, что это просто реакция на травму. Еще дерьмо, мне нужна еще терапия.

Но другая часть моего мозга сейчас всем управляет. И эта часть развивается по спирали.

Я делаю еще один прерывистый вдох.

Я больше не вижу лиц вокруг себя. Мое зрение слишком размыто.

Если бы это были люди, которых я знал, они бы что-нибудь сказали. Они бы поймали Дома.

Но даже среди всех этих людей меня никто не узнает.

А что, если все уйдут?

Я замечаю впереди просвет в толпе и проталкиваюсь сквозь него.

Я продолжаю идти, не оборачиваясь, пока не нахожу край рынка.

Меня никто не остановит.

Никто не зовет меня по имени.

Я пробираюсь сквозь последний поток людей и нахожу свободную скамейку снаружи последнего прохода. Я медленно опускаюсь на нее, потому что мое колено начинает болеть. Как только я сажусь, я кладу сумочку на колени, затем — осторожно, чтобы не задеть травмированные ладони — достаю из пакета только что купленную миску.

Когда я упал, я почувствовал, как миска разбилась между моим локтем и землей, и мне нужно проверить, не разбил ли я ее.

Сняв бумагу, я игнорирую боль в локте и прикусываю губу. Сильно. Потому что верхний край чаши отколот — кусок блестящей краски отсутствует, обнажая неровный полумесяц тусклости.

Я провожу пальцем по этому месту, и слеза капает с моей щеки и падает на изогнутую поверхность миски.

Это всего лишь мгновение.

Я буду счастлив в другой момент.

Я стараюсь следовать трём правилам, которым меня научил мой психотерапевт.

Я пытаюсь искать три вещи. Я пытаюсь слышать три вещи. Я пытаюсь сосредоточиться на трех вещах в моем теле.

Но все, что я вижу, — это сломанные части.

Потому что в Рождество все ломается.

ГЛАВА 61

Вэл

«Ангел», — мягкий голос Доминика касается меня за мгновение до того, как его руки ложатся на мои икры.

Он присел передо мной на корточки, так что наши глаза оказались на одном уровне.

Я шмыгаю носом, прежде чем поднять на него глаза. «Привет».

Дом поднимает руку и проводит большим пальцем по моей щеке. «Что случилось?»

«Меня разлучили», — снова шмыгаю носом.

«Не плачь, Валентина», — он смахивает еще одну слезу.

Я шевелюсь, и у меня на коленях что-то хрустит. «Я разбила миску».

Он смотрит вниз и замечает тарелку, которую я все еще держу.

«Мы это исправим». Дом поднимает руки и кладет их поверх моих, так что мы держим миску вместе. Но такое положение прижимает мои ладони к дереву и заставляет меня вздрагивать.

Доминик так быстро отдергивает руки, что кажется, будто я его обожгла.

«Извините». Я извиняюсь, хотя знаю, что не должна. Но мне не нравится заставлять его чувствовать себя плохо.

Он берет миску из моих рук и ставит ее на скамейку рядом со мной. Затем он нежно хватает мои запястья и поворачивает мои руки ладонями вверх, открывая злые царапины и пару пятен крови.

«Кто это сделал?» Голос Доминика такой ровный. Он звучит так сдержанно.

Но я