Странная дружба - Вера Вкуфь

в доказательство поставила на тумбочку пакет с тем же логотипом. Максим улыбнулся. Удивительное единение.

— Ты как? — всё-таки спросила Танька в лоб. И лицо её стало неумолимо серьёзным. И даже показалось Максиму старше. Женька тоже напряглась за своими бесконечно-длинными волосами.

— Нормально, — он постарался приободриться и заёрзал на кровати, желая занять положение повыше. И расправил пошире затёкшие от долгого лежания плечи — ходить ещё велели осторожно. И, будто решив побахвалиться, откинул с бока одеяло. Где из-за задравшейся футболки виднелся желтовато-зелёный бок.

У Женьки с Танькой раздался синхронный выдох. А на взгляд Максима — очень даже ничего. Гораздо симпатичнее, чем было пару дней назад, когда синяк был красно-синим и вообще напоминал огромное винное пятно.

Женька подскочила с кровати и в мгновение ока оказалась на другой её стороне — там, где около Максима не было Таньки. Несколько секунд возни, и её руки осторожно обхватили парня вокруг пояса. Стараясь не сильно давить на одеяло — опасаясь потревожить больного. А Танька опустилась щекой Максиму на плечо, и до него донёсся лёгкий клубничный запах шампуня.

Женька ухом прижалась к его груди — наверное, инстинктивно желала убедиться в том, что сердце Максима бьётся ровно и крепко.

Макс, ёрзая на кровати, обнял девушек в ответ. Гораздо выше, чем обычно. Не за талии — ближе к плечам. И крепко, насколько позволяла совесть, прижал их к себе.

Когда его привезли в больницу и оставили в палате одного, Максим был уверен, что умрёт. Что врачи нарочно ничего ему не сказали, как из гуманных соображений не говорят диагноза смертельно больным.

Это было жутко. Сверхъествественное, ничем не объяснимое и не перекрываемое чувство. Просто лупешиние по равнодушным стенам и прислушивание к собственному организму. Где закололо? Где потянуто? Двигаются ли ещё ноги? А руки? Или всё это медленно и верно угасает?

Но шли часы (или минуты?), а Максим всё не умирал. И тогда в сердце начинала закрадываться надежда, что всё ещё будет хорошо. От которой сердце неизменно подскакивало, и этот скачок снова казался началом умирательного конца.

И, будто катаясь по этой жутковатой синусоиде, Максим оценивал свою жизнь. Ведь всё было так классно! Две красивые и классные девчонки, которые согласились на отношения с ним. Хорошие родители, на которых — вот четное слово! — просто не за что пожаловаться. Учёба, которая давалась легко. Работа, которая удавалась. И как могло всё закончиться? Погружением в переживания, из-за которых Максим потерял бдительность. Хорошо ещё, попался внимательный водитель, и Макс не окочурился прямо там, на ужасно твёрдой и неуютной дороге.

Даже если родители его не простят… Да ну и что! Главное — что они будут живы и здоровы. Пусть и где-то там… А девчонки… Наверное, Максим в последнее время стал слишком взвинченным и раздражительным. Бедные… Больше никогда он не будет выказывать им ни малейшей критики. Пусть хоть на красных капибарах по дому катаются… Если только… Если только с ним всё будет нормально.

И вот теперь… Страхи вроде отступили. Боли рассеиваются. Все здесь, с ним… У Максима предательски защипало в носу, и он поторопился уткнуться им в Женькину макушку. А собственное сердце по ощущениям будто очень сильно выросло и теперь занимало едва ли не весь организм своим теплом.

Несколько дней назад Максим и подумать не мог о таком счастье.

— Больше никогда не ходи через дороги! — вдруг с полной серьёзностью заявила Женька, поднимаясь с его груди и глядя на него внимательным голубым светом глаз.

Максим едва на автомате не пообещал больше никогда, но вмешалась Танька:

— Ему по воздуху теперь летать, что ли?

Женька запоздало сообразила, что сказала не самую умную вещь и поспешила спрятаться обратно у Макса на груди. А тот серьёзно пообещал:

— Я буду осторожнее.

— А вообще заведи себе собаку-поводыря. Они вроде надрюченные через дороги нормально ходить, — в свою очередь посоветовала Танька. У неё, в отличие от сестры, стресс выходил подобием юмора.

Максим засмеялся. И хоть живот и побаливал на каждое мышечное движение, ему стало очень хорошо. Нестерпимо захотелось приблизить момент, когда его уже выпишут. И можно будет снова окунуться в свою прекрасную жизнь.

Девчонки ушли уже в самом окончании посетительского времени. Порассказав Максиму все новости, которые тот успел пропустить. Особенно ему запомнилось то, мелкий Вовка всё же смог почти случайно зарядить хук растерявшему в своей Швеции боевые навыки Славке. Потом, правда, долго переживал и остался в уверенности, что старший ему просто поддался. Ну, и по мелочи — их квартиру немного затопили соседи сверху, но Женька с Танькой всё убрали. Половицы, правда, немного вздулись, но ходить не очень мешает.

Оставшись в одиночестве, Максим впервые за последнее время ощутил себя успокоенным. И плевать, что бок начал ныть к вечеру — действие обезболивающего просто закончилось. А очень скоро оно вообще ему не понадобится.

С этими мыслями он глубоко и расслабленно заснул. А крепкий молодой организм изо всех сил спешил с регенерацией тканей.

Глава 22. Примирения?

Мать он увидел сразу. И что-то из груди сразу подвело в шею. Зрение Максима резко обострилось безо всяких причин.

После выздоровления и выписки прошло уже несколько недель. И, кажется, их почти политический нейтралитет и время тишины подошло к концу.

Мама выглядела спокойной — сидя за высоким столиком кафе, перелистывала что-то на экране телефона и даже немного улыбалась. Высокие каблуки её упирались в перегородку тонконогого сиденья, а коленки и мыски ботинок уверенно указывали в его сторону. Хоть Лиса сына пока и не видела.

Когда утром на дисплее телефона отразился её номер, Максим одновременно и обрадовался, и разволновался. Всё-таки устоявшаяся между ними тишина на щекотливые темы нервировала своей неизвестностью.

Голос матери был привычно бодрым, даже нигде не дрогнул. И Максим постарался продемонстрировать такой же.

— Привет, ты как? — почти без паузы между словами поинтересовалась она. Максим инстинктивно пытался уловить в материнском голосе… что? Он и сам не знал.

— Нормально, — отрапортовал Максим. — Как ты?

И запоздало сообразил, что надо было спросить и про отца. Но мама уже продолжила разговор.

— Слушай, давай встретимся? — она назвала знакомое кафе.

— Давай, — бездумно согласился Максим, плоховато соображая — всё-таки бодрый тон никак не вязался с воспоминанием о её разочарованной маской вместо лица. Которое снова начинало всплывать в памяти — эйфория от того, что Макс выжил и выздоровел уже давно прошла. Оголяя притупленные гормонами нервы.

— Только пока один, окей? — чуть приглушило её голос. Но это