Джина Грэй - Возвращение домой

— Понятно. — Буфорд отступил назад, громко топая каблуками ковбойских сапог. Он подергал большим и указательным пальцем губу.

Рурк окостенел.

— Я под подозрением, шериф?

— Мистер Фэллон, до тех пор пока я не найду, кто стоит за этим, все находятся под подозрением.

Глава 25

— Сукин сын!

Поверх газеты Лоуренс посмотрел на жену, ворвавшуюся в кабинет и с такой силой хлопнувшую дверью, что картины на стене закачались. Она была в ярости, из глаз сыпались искры.

— В чем дело, дорогая? Что случилось?

Быстро поднявшись, Лоуренс направился к ней, раскрывая руки для объятий, но она оттолкнула его, прежде чем он успел ее обнять.

— Ты соврал мне! Ублюдок! Ты обещал достать деньги, чтобы я возобновила права на «Ночную песню»! Ты сказал «не беспокойся». И что? Мне сегодня позвонил Харолд. Он сообщил — мои права действительны всего шесть недель, а дальше все! — Мэделин ударила Лоуренса три раза, прежде чем он успел схватить ее за руку. Ругаясь, она вырвалась и кинулась к окну. Потом резко повернулась. — Я не могу потерять эти права. Ты слышишь меня? Не могу! Моррис и Стен как шакалы, они только и ждут, чтобы вырвать их у меня и взять другую актрису на ведущую роль! Есть еще три студии! Черт бы побрал тебя! Ты виноват! Ты обещал!

— Я старался, Мэдди. Я делал все, что мог. Поверь. Я говорил с Сарой, я даже ходил к Эвелин, но они не отступают ни на йоту. Я пытался отыскать лазейку в уставе корпорации, но не нашел. И все равно не беспокойся, дорогая. Еще есть время, и я что-нибудь придумаю. Сейчас я как раз думаю над планом…

— К черту твой план! Мне нужны деньги сейчас, немедленно! Продай мои драгоценности, машину, дом. Все. Но только достань мне эти проклятые деньги.

— Мэдди, Мэдди. Ну не может быть, чтобы ты говорила серьезно. Это же будет финансовое самоубийство. Ты заработала миллионы за прошедшие годы, но все потратила. Единственную реальную ценность представляют собой несколько украшений, акции «Эв косметикс» и этот дом.

— А мне плевать! Мне нужна эта роль.

Лоуренс почувствовал пульсирующую боль в висках и стал массировать их пальцами. Да, Мэдди могла быть упрямой, неразумной, вести себя, как капризный ребенок. Особенно когда чего-то боялась.

Источник ее страха Лоуренс знал. Бедная Мэдди до смерти боялась стареть, смотреть, как уходят молодость, красота, а с ними — поклонники. Ему было больно оттого, что его жена, кажется, не понимала: кроме потрясающей красоты, она обладает чем-то большим.

Обычно Лоуренс исполнял все ее просьбы, удовлетворял малейшие прихоти. Он обожал Мэдди и не хотел потерять. Однако ее желание получить ведущую роль в «Ночной песне» превращалось в опасную навязчивую идею. В наваждение.

— Мэдди, дорогая, — сказал он как можно ласковее. — Ну может быть… может быть, действительно тебе больше не стоит играть романтические главные роли, а перейти к более зрелым ролям?

Глаза Мэделин сделались совершенно круглыми. Она уставилась на Лоуренса, будто он предложил ей самой перерезать себе горло.

— О чем это ты?

— Ну, может, согласиться с Моррисом и Стеном, сыграть Викторию?

— Мать? Ты хочешь, чтобы я играла мать?

— Дорогая, это очень глубокая роль, сама понимаешь. Ты же прекрасная актриса. За нее ты получила бы «Оскара».

Лоуренс мог не тратить слов попусту. Мэделин пришла в неистовство.

— Ты уже считаешь меня старой? Да? Говори!

— Нет, нет, моя дорогая. Конечно, не…

— Я тебе надоела. Не думай, будто я не заметила, как ты поглядываешь на других женщин. И что? Ты нашел кого-то? Помоложе?

— Мэдди, нет! Да ты что? Я же люблю тебя.

— И ты на самом деле ждешь, что я этому поверю после твоего почти откровенного признания, что я старая ведьма? И гожусь только на роли матерей и вдовствующих маркиз? Старых сушеных дур! Ладно, если так считаешь — убирайся отсюда.

— Мэдди, дорогая, ты же на самом деле не хочешь этого!

— Черта с два — не хочу! Да будь я проклята, если стану терпеть тебя у себя под носом. — Она постучала себя по груди длинным красным ногтем. — Никто ниоткуда не может выкинуть Мэделин Кэтчем. Никто! Слышишь меня? Я могу выкинуть кого угодно отсюда. Так что проваливай!

Лоуренс смотрел на нее, точно громом пораженный. Он понимал: сейчас в Мэделин вопиют ее гордость и патологический страх старения, именно это заставляло расстаться с предыдущими мужьями. Она боялась, что чувства к ней увядают по мере увядания ее красоты, и предпочитала уходить первой.

Сейчас то же самое она пыталась проделать с ним. Душа Лоуренса болела за нее, а страх и боль стиснули сердце.

— Мэдди, дорогая, но ты же не хочешь… Ну разреши мне…

— Я сказала — убирайся! Вон отсюда!

— Ну Мэдди…

— Вон! — Она схватила вазу и швырнула в него. Лоуренс нагнулся, ваза, ударившись о стену, разбилась у него за спиной. — Убирайся из моего дома! Ты мне не нужен. — Схватив статуэтку, она пустила ее следом за вазой. — Я сама достану деньги! Уходи. Уходи, черт бы тебя побрал! — Она схватила тяжелое хрустальное блюдо и бросила его. Мэдди швыряла все, что попадало под руку.

Лоуренс отступил к двери, уворачиваясь от обстрела. Никогда раньше он не видел жену в таком состоянии. Бесполезно было взывать к разуму. Единственное, что можно сделать, — дать ей время успокоиться.

— Хорошо, хорошо. Я ухожу, — сказал он, поднимая руки, защищаясь от очередного снаряда. — Но нам надо поговорить, М…

— Вон отсюда!

Он увернулся и выскочил за дверь, когда китайская лампа вдребезги разбилась о стену.

После того как входная дверь дома закрылась, Мэделин швырнула еще три предмета, выпуская пар, но услышав, как «БМВ» Лоуренса взревел и тронулся, бросилась ничком на диван и залилась слезами.

Она громко рыдала, в горле что-то булькало. Мэдди плакала по маленькой девочке, которая время от времени воскресала в ней. Плакала по беззаботной юности, когда она потрясла весь Голливуд, ублажая свою мать. По женщине, которая никогда не чувствовала себя любимой, а была только талантливой, гордой и красивой, из-за чего ее терпели. Она плакала по увядающей красоте.

Но еще не успел окончательно пройти первый приступ горя, как Мэдди пришла в себя и села. Да о чем она думает? От слез покраснеют глаза, кожа станет дряблой; и, негодуя на себя, Мэдди потерла щеки тыльной стороной руки, еще несколько раз шмыгнула носом, потом подошла к столу, вынула из коробки бумажный носовой платок, несколько раз высморкалась, вытерла глаза и заставила себя сосредоточиться.

— Хорошо. Итак, Лоуренс ушел. Удачно избавилась, — словно защищаясь, пробормотала она, стараясь подавить боль, возникшую при этой мысли, и еще раз шмыгнула носом. — Нет никакого толку жалеть себя. Ты всегда знала, что в конце концов так и случится.