Эльмира Нетесова - Любимые не умирают

  Сын читал ее письма, усмехаясь в душе. Он давно покинул детство и не верил в сказки, а матери никак не верилось, что сын давно стал взрослым, а его жизнь сложилась совсем несказочно.

  Вот и сегодня у Кольки выдался трудный день. Пропали из кухни целых пять буханок хлеба. А ведь никому их не отдал и не продал. Но вечером на перекличке не оказалось пятерых зэков. Ушли в бега. Их фамилии, имена установили тут же. Отправили в погоню охрану с собаками, а Кольку вызвали в спецчасть. До полуночи мучил следователь, выворачивая мужика наизнанку каверзными, неожиданными вопросами:

  —   Кто просил продать хлеб?

  —   Никто,— отвечал хлеборез.

  —   Кто мог украсть хлеб?

  —   При возможности любой!

  —   Хочешь сказать, что все голодные?

  —   Вовсе нет. Многие мужики из хлеба поделки лепят. Себе и другим...

  —   Поделки из хлеба? — не верил следователь.

  —   Разве не видели? У всех мужиков кресты на шее из хлеба! Носим и радуемся. Другого, подходящего материала нет. Иные иконки заказывают, над шконками их держат.

  —   Тебе заказывают?

  —   Зачем? Я не умею! На это дар нужен особый.

  —   Кто тем промышляет?

  —   Я не знаю. Сам пока не просил.

  —   И сколько берут за работу?

  —   Ничего! Совсем даром. Боятся за такое навар поиметь, чтоб Бог не наказал...

   —  Не темни! Убивать не боялись, в бега слиняли без страха, а тут святоши! Ты кому на лопухи ссышь? Колись! — бил по морде наотмашь. Колька скрипел зубами и молчал. Да и что мог сказать? И так говорил известное ему, не врал, но все равно не верил следователь:

  —   Когда заметил нехватку хлеба?

   —  Утром, в конце завтрака.

  —   Почему сразу не сказал?

   —  Не поверилось. Искал у работников кухни, по их заначникам и не нашел ни хрена. Тогда и сказал. Но о побеге уже и без меня знали.

  —   Замок был сорван?

  —   Не обратил внимания. Не помню.

  —   Следы какие-нибудь были?

  —   Нет! Ничего не заметили.

   —  Эх-х ты, лопух! Такое прозевал.

  —   Это мой отец увидел бы! Я без внимания! Потому не пошел в юристы. Нет у меня способностей.

   —  Гражданин следователь! Разрешите доложить! Старший отряда охраны Виктор Мальцев! Докладываю, что все пятеро беглецов пойманы и доставлены погоней обратно в зону! В настоящее время все пятеро находятся в штрафном изоляторе, в ожидании ваших указаний!

  —   Где их взяли?

  —   На реке!

  —   Они собирались переправиться через нее?

  —   Никак нет!

  —   Уж не загорали ль там?

  —   Так точно! Нажрались самогонки и заснули на берегу. Самогонку купили в деревне. Напились так, что собаки отказались подойти близко. Даже мух рвало!

  —   Как вы их доставили в зону?

   —  Всех бегом на своих ногах. Они говорят, что линять и не собирались, вечером сами вернулись бы в зону.

  —   И ты им поверил?

  —   Так точно. С ними был Дятел. Он до этого пару раз смывался с кентами и все сами вернулись к вечеру строем.

  —   Зачем же линяли?

   —  Ход такой! В отпуске побывали, как на Канарах. А потом в ШИЗО на месяц их отправили. Как на свой, местный курорт. Вместо блядей, отвесили пиздюлей! Ой, извините! Короче, через месяц раком по баракам расползлись и целый год сидели тихо. Тут вот солнце пригрело, они опять зашевелились, их снова на подвиги потянуло, как мух на говно! Ой, извините! Что прикажете с ними делать, куда засунуть?

   —  Все те же самые, прежние беглецы? — усмехнулся следователь.

   —  Так точно. В том же составе!

   —  Придержите их! Сам гляну! А вы, бегом к себе да впредь будьте внимательны,— отправил Кольку в барак следователь.

   Тот влетел на шконку и затаился не дыша.

   Колька, конечно, помог зэкам с хлебом, но совсем не знал, что те намылились в бега, и теперь дрожал, чтоб мужики его не высветили. Ведь он не просто отдал, а продал им хлеб. За это администрация могла выкинуть Кольку из хлеборезов и вернуть в ассенизаторы. Такой финт кому придется по душе. А тут и в ШИЗО могли упрятать на месяц. Это наказание даже крепкие мужики с трудом переносят. А ему, хилому, вовсе не продышать. Но шли дни, никто никуда не вызывал и не дергал хлебореза. Все словно забыли о нем, а беглецы не выдали его следователю. Да и обжимал он на хлебе не работяг, а всякое фуфло, таких как те двое, какие жили под нарами в его бараке. Этих Колька не считал за людей, как и в других бараках не называли мужиками шнырей, сявок и шестерок. Эти и жили, и дышали по команде своих паханов, какие остались «без кислорода» от своих малин и банд, а теперь все еще пытались держать закон в забытых, заброшенных зонах. Их еще помнили в прокуратурах и в милициях. Но новые кенты, пришедшие на смену паханам, уже не знали бывших фартовых, не помнили их кликухи и громкие дела. Они фартовали по-своему, ни у кого не спрашивали совета, ни у кого не учились, не признавали прежние авторитеты, устанавливали свои новые законы и порядки.

   Колька держался в стороне от крутых и рэкетиров, какими кишела зона. Они всякий день устраивали между собой разборки, играли на деньги, пили коньяк, ели все, что хотели, и к счастью Кольки никогда не заходили и не питались в столовой зоны. Именно потому Николай никогда не сталкивался и не общался с ними. У каждого был свой круг. Каждый зэк в зоне входил в свою иерархию, не корефанил с зэками из чужого барака, не общался с теми, с кем не разрешалось.

  Хлеборез не дружил и не враждовал ни с кем. Он мечтал о своем, вернуться домой живым и здоровым.

   За все годы заключения в зоне Колька не получил ни одного письма из дома, ни единой посылки. Ни Катька, ни сын не отвечали на его письма, и человек понял, его не простили, не хотят знать, не ждут, в своей семье он никому не нужен. Его возвращенью не будут рады.

   ...Катька зачастую даже не читала Колькины письма, сразу выбрасывала их в ведро и тут же забывала. Она отвыкла от мужика и не хотела о нем

вспоминать. Баба жила по-своему, ни на кого не обращая внимания, никого не видя и не замечая. Она восстанавливалась и оживала медленно, сама, где-то ей помогал Димка. Изредка они навещали Ольгу Никитичну. Та теперь осталась совсем одна. Ее внуки—дети Василия, как и предполагала Катька, чуть повзрослев, уехали из деревни и не захотели в нее вернуться. Старший остался служить в армии на сверхсрочной, жил где-то далеко, на Урале. Средний поступил в мореходное училище, и его по окончании взяли на торговое судно. Младший закончил в городе какой-то технический колледж. Устроился на работу, постоянно мотается по командировкам, и хотя купил квартиру, почти не бывает дома.