Здесь умирает надежда - Энн Малком

Рен только что прооперировали.

Они сказали, что с ней все будет в порядке. Полное выздоровление.

Без ребенка.

Врачи сказали, что она родила ее. Рен разбудили. Чтобы она попрощалась.

Это чуть не сломало меня. Прямо на части. Я сдирал кожу с тел людей. Я видел, как умирали сотни.

Совершал ужасные поступки.

Но это прямо там чуть не сломало меня, черт возьми.

Почти.

Я ни за что, бл*дь, не сдамся.

Рен все еще нуждается во мне. Она лежит на больничной койке, подключенная к мониторам, с огнестрельным ранением в живот.

Они пытались нести мне чушь о часах посещений. Протоколы.

Но это продолжалось недолго.

— Привет, дорогая, — пробормотал я, садясь на стул рядом с ее кроватью. Ее глаза были закрыты, волосы убраны с лица, скулы измождены, губы почти синие.

Я схватил ее за руку. Она была такой маленькой. Так чертовски холодной. Я согрел ее ладонь, поднося к губам.

— Можешь спать, сколько захочешь, — прошептал я, не сводя с нее закрытых глаз. — Будет тяжело, когда ты проснешься. Но я здесь. Я буду здесь. Напомню, что ты сильная и пройдешь через это. Ты переживешь.

Единственным ответом был непрерывный писк мониторов. Моя рука осталась в ее руке.

РЕН

Карсон был у моей кровати, когда я проснулась. Его рука была в моей. Тяжелая, сухая, надежная. Я хотела содрать с себя кожу.

Если бы у меня были силы, я бы отдернула руку. Но их не было.

Я все поняла еще до того, как доктор сказал мне.

Какие бы лекарства они мне ни давали, я чувствовала онемение, как будто конечности сделаны из ваты вместо плоти. Боли не было.

Только пустота. На лицах медсестер было какое-то выражение. В комнате висела печаль, которая исходила от меня. Изнутри. Я покрывала всех своей прогорклой пустотой.

Карсон был рядом, когда доктор сказал мне об этом. Его рука была крепко сжата в моей. Я видела это, а не чувствовала. Костяшки его пальцев побелели. Выражение его лица было чужим. Безнадежность с оттенком ярости, с явным опустошением. Он тоже знал об этом до того, как доктор сказал. Я задавалась вопросом, когда ему сказали.

Представляла, что он стоит там, в больнице, один, и слышит эти новости. Это причиняло мне боль глубоко внутри, где я все еще могла чувствовать.

Они сказали, что я могу ее увидеть.

Обнять ее.

Они сохранили ее для меня. Интересно, где ее держат. Не в тех крошечных, прозрачных кроватках, как в фильмах. Не в комнате, полной младенцев, извивающихся, кричащих, моргающих и привыкающих к миру, в который их втолкнули.

Конечно, они не стали бы держать ее там.

Тогда где же, гадала я? Где-нибудь в холодном, тихом месте, где она лежит одна. Она не чувствует холода, ничего не слышит. На самом деле ее здесь больше нет.

Я сказала «нет». Доктор попытался мягко убедить меня изменить свое мнение. Для исцеления.

Я уставилась на него. Чертовски ненавидела его. За белый халат, слабую линию подбородка, дорогую стрижку, несомненно, образование в Лиге Плюща и невероятно богатых родителей — я знала, как распознать детей из трастового фонда, точно так же, как я могла распознать поддельную «Шанель». Возможно, он пытался вызвать сочувствие. Или, может быть, просто говорил то, что ему посоветовал какой-то психотерапевт.

Он никак не мог знать, что я чувствую. У него был член и надменный вид, который говорил, что он понятия не имеет, что такое настоящая боль. Он отстранен от всего этого. Он приходил и делал разрезы, разговаривал с пациентами и перекладывал большую часть работы на медсестер.

— Исцеления? — повторила я. Мой голос был хриплым. Сухим. Как будто я кричала. Неужели я кричала? Может быть. Не помню. Не помню ничего из того, что произошло с тех пор, как я проснулась. За исключением того, что мой ребенок мертв.

Это единственное, что я запомнила. Единственное, что никогда не забуду.

— Думаешь, знаешь все об исцелении, потому что научился зашивать плоть после того, как все из нее вырвал? — Теперь мой голос стал намного выше.

Я почувствовала, как тело Карсона придвинулось ближе, вжимаясь в кровать, но он не прикоснулся ко мне. Я не могла вспомнить, прикасался ли он ко мне с тех пор, как я проснулась.

Кровь отхлынула от лица доктора, и я увидела, как его охватила паника, когда он столкнулся с тем, чего боялся каждый мужчина: истеричной женщины.

— Я, эм, может быть, мне следует…

— Может быть, тебе стоит заткнуться и не говорить, что, по-твоему, я должна делать, — прошипела я.

Он почти выбежал за дверь.

Я долго смотрела на эту дверь. Карсон оставался рядом со мной. Мы почти не разговаривали с тех пор, как я проснулась. Я едва могла, бл*дь, смотреть на него. Врачи и медсестры входили и выходили. Но теперь тишина была такой плотной, что я тонула в ней.