Кэти Летте - Алтарь эго

Честно говоря, я не очень-то умею принимать решения. После похода по магазинам, как правило, возвращаюсь домой с одинаковыми парами обуви черного и красного цвета. Обедая в ресторане, ворую еду из тарелки своего собеседника. Постоянно переключаю каналы, когда смотрю телевизор. Увиливаю от пари. Люблю оперу и рэп-музыку. Но сейчас мне предстояло решить, кто для меня важнее, и сделать выбор между стороной А и стороной Б.

Но почему я должна выбирать? Без стороны А нет стороны Б. Правильно? Хорошо, это, конечно, притянуто за уши, но почему нельзя оставить себе обоих? Черт возьми, мужчины так и делают. Все время. Проститутки для удовольствия, внебрачные связи для удобства, жены для выведения потомства: мужчины веками выкидывают сексуальные фокусы. Почему я должна заглядывать дареному коню во все имеющиеся у него дыры? Почему в вопросах любви не может быть нескольких ответов? Закери покрывал мое тело поцелуями, а я старалась убедить себя в том, что вовсе не эгоцентрична: всего лишь способна получать большее количество удовольствий. Уйти от него? Сбежать, как крыса с корабля? Пусть я действительно пристрастилась к похоти, но это все равно лучше, чем зависимость от героина или кокаина. Правильно?

Его язык коснулся моего пупка, и мне понадобилось каких-нибудь три секунды, чтобы убедить себя в том, что жизнь моя постепенно крошится, а поэтому я определенно нуждаюсь в двух точках опоры – Джулиане и Закери. Неужели это так некрасиво?

Предпочесть прожить жизнь Кортни Лав, а не Селин Дион? Почему бы женщинам хоть чуть-чуть не побыть эгоистками? Черт возьми, пришла наша очередь. Почему бы нам не заводить себе любовников? Не повысить себе зарплату? Главное – чтобы они никоим образом не прознали друг про друга.

Хотя на Западе никому не придет в голову побивать камнями прелюбодейку, в целом развратница считается отрицательным образом. Если только женщина не делает вид, что она сама от этого страдает.

А страдания у меня явно были еще впереди. Если сравнить жизнь с бутербродом, то мой приближался к линолеуму, пикируя маслом вниз.

В этом мире каждую секунду происходит тысяча сто эякуляций, а каждый день – миллион зачатий, причем половина из них не запланированы.

Я осознала себя ничтожным членом в уравнении, описывающем процесс эволюции. Но, на самом деле, для равенства полов это было уж слишком. Какой смысл думать как мужчина, если тело продолжает думать по-женски?

– Господи, куколка, – воскликнула Анушка, когда, получив результаты теста, я повалилась в протертое до дыр кресло. Мы сидели в убогой, устланной бежевыми коврами приемной гинеколога на Белсайз-роуд – среди детских колясок, инвалидных кресел с электронным управлением и целой армией пациенток, остервенело рвущихся на прием к врачу. – Вы пользовались контрацептивами?

– Да, – ответила я почти едко, – когда имели такую возможность. – Я припала губами к уху Анушки и прошептала: – На пенис одного из этих мужчин надо повесить табличку: «Осторожно, дети».

– Прости, конечно… Но ты что, не знаешь, чей это ребенок?

Возглас Анушки разнесся по всему помещению и вышел за пределы современной медицины. Сначала последовал туберкулезный кашель, потом воцарилась тишина, и взгляды пациентов метнулись в сторону съежившейся меня.

– Нет, надо сделать анализ ДНК.

– Тебе нужно сказать им об этом, куколка.

– Конечно, я все им скажу, ведь я же от них залетела. Лучше быть с ними честной. – Мы вышли на улицу. Стояла приторная августовская жара, и я оцепенела, ослепленная солнечными лучами, и не только. – К тому же кому-то из них придется оплатить аборт. А то мои финансы поют даже уже и не романсы.

– Аборт? Бекки, ты не сделаешь этого! В тебе рождается жизнь, и это чудо.

– Послушай, Кейт носит каблуки и подводит глаза. Вот это настоящее чудо, и хватит с меня чудес.

На самом деле у Анушки были свои методы контроля рождаемости. Она продолжала предпринимать попытки стать вдовой и организовывала для Дариуса скачки на крупном рогатом скоте, планеризм, горные велогонки и парашютные экскурсии.

Маскируя свою сексуальную клептоманию, я уверила мужчин, что временно живу с Анушкой, сообщив, что это в интересах Дариуса. Но, подходя к машине Анушки, я обнаружила квитанцию автоинспектора и, решив, что с меня на сегодня хватит, пешком отправилась к дому Закери.

Шикарные джипы с радостными мамашами, опаздывающими с чадами в детский садик, заполонили Эбби-роуд. Ноги мои налились свинцом, и я тяжелой походкой направилась к звукозаписывающей студии «Битлз». На зебре пешеходного перехода, рядом со студией, толпились японские туристы, фотографирующиеся на полароид. Сначала я подумала, что ничего не скажу своим мужчинам, никому из них. Но с тех пор, как я обнаружила в себе тягу к солененькому, педикюру и отдыху на Гебридских островах (вот такие у меня были капризы в беременном состоянии), стало понятно, что долго играть в молчанку не получится. Как же сообщить эти новости?

Может быть, когда в следующий раз меня будет тошнить и кто-то из них спросит, чем мне помочь, я отвечу: «Ну… как насчет вынашивания нашего ребенка до полного срока?»

Изысканно и эффектно. И явно лучше, чем внезапное заявление: «В течение ближайших девяти месяцев я отказываюсь от приглашений на прыжки с тарзанки».

На горизонте закипала гроза. Ускоряя шаг и неуклюже шаркая ногами, я проигрывала этот диалог… Чем-то он напоминал мне саму беременность: так легко начать-зачать и так нелегко разродиться.

36

Цзынь!

И снова эта резиновая мораль!

Я испробовала все возможные способы убеждения будущего отца (в моем случае, будущих отцов), что не хочу ребенка и намерена сделать аборт. Например, сообщила им, что внезапно открыла в себе религиозные убеждения исламской фундаменталистки и с удовольствием передам их своим детям. Тем не менее и Закери, и Джулиана «эмбриональные новости» привели в состояние эйфории.

– Я могу тебе как-то помочь? – спросил Зак, собрав в пучок мои волосы, пока я созерцала пасть унитаза – десятый раз за утро.

– Ну… Как насчет вынашивания нашего ребенка до полного срока?

– У нас будет ребенок? – Зак заулюлюкал, как калифорнийский инструктор по аэробике.

– Не слишком-то радуйся. Не думаю, что я его оставлю.

– К'нечно, мы его оставим, девочка моя. – Он разлохматил мне волосы, спрашивая, что бы я хотела на завтрак. – Какие у тебя ощущения? – настойчиво теребил он меня, неся обратно в кровать.

– Я не знаю.

– Прислушайся к своей матке, – сказал Зак. – Она подскажет тебе, чего ты хочешь.

Я зажмурила глаза.

– Я слушаю.

– Ну, – сказал он после некоторого молчания, – и что она говорит?