Ненужная мама. Сердце на двоих - Вероника Лесневская

меня. В серебристых глазах читается сожаление. Слова, адресованные матери, звучат безжизненно и с опаской: - Поздравляю, ты теперь многодетная бабушка.

- Двойняшки? – кружит стеклянным взглядом по детям. Посматривает на своего сына, словно сравнивает. К счастью, в нашем случае никакой тест ДНК не нужен – сходство очевидное. Но, кажется, именно это ее и огорчает. - Сколько им лет?

- Скоро исполнится два, - свободно отвечает Гордей. - В день рождения Алиски.

- Год разницы. То есть вы… - ее голос срывается в утробный хрип, а рука ложится на грудь.

Она явно подсчитала сроки и поняла, когда именно мы с Гором были вместе. В период, когда он должен был держать траур по жене. Чувствую себя так ужасно, словно сквозь землю проваливаюсь, прямиком в ад, где для меня готов отдельный котел. Вместо наказания звучат унизительные обвинения Одинцовой:

- Не ожидала я от тебя такого, Виктория. Чтобы девушка из известной врачебной династии воспользовалась горем одинокого отца и…

Каждое слово как удар под дых. Я будто стремительно ухожу под воду. Камнем на дно.

Зажмуриваюсь, вспыхивая до корней волос. Стыд, что преследовал меня все эти годы, сейчас ложится удавкой на шею. Душит. И лишь строгий баритон Гордея способен вытащить меня на поверхность.

- Мама, хватит! Что ты несешь? – почти кричит он. - Оскорбляя мою женщину, ты оскорбляешь меня. Я такого не прощаю, поэтому остановись, пока не поздно.

Дети облепляют нас со всех сторон. Меня трясет от обиды и несправедливости, Гор закипает от злости. А его мать непоколебима.

- У тебя одна жена – и это Алиса, - произносит по слогам. На имени умершей жены Одинцова мое сердце останавливается. Так больно, что нечем дышать. - Она была для меня как дочь. Другой невестки я не приму.

Мне кажется, это конец, но Гордей не сдается. Сжимает руки в кулаки, играет желваками на скулах, тяжело втягивает носом воздух, словно собирается извергнуть пламя и спалить всех к чертям.

- Викуль, забери детей, - неожиданно нежно обращается ко мне. - Побудьте пока в комнате.

- Гордей…

- Пожалуйста, Вика, - повторяет строже и настойчивее. - Этот разговор не для их ушей.

Обращаю внимание на наших малышей, зажатых и испуганных, словно котята в грозу, и понимаю, как прав их отец. Спускаю Виолу с рук, подталкиваю всех троих к двери, как наседка цыплят.

Закрываемся в детской, но стены слишком тонкие, чтобы обеспечить полную звукоизоляцию. Отвлекаю детей, играю с ними, цепляя на лицо вымученную улыбку, а сама прислушиваюсь к разговору в коридоре.

- Значит так, - рявкает Гордей, отпустив своих внутренних демонов, пока нас нет рядом. - Насрать мне, мам, что ты принимаешь, а что – нет. Ты знаешь, какой у меня характер. Если не одумаешься, то можешь забыть вообще, что у тебя есть сын и внуки.

- У меня одна внучка, - всхлипывает она.

- Тогда выметайся вслед за обиженной бывшей тещей. Ты сделала свой выбор, я – свой.

- Слышал бы тебя отец, - шелестит едва различимо, и у меня сердце щемит за Гордея. Разве он должен так страдать за то, что просто хочет быть счастливым?

- Привет ему. Пламенный, - выплевывает с негодованием. - Передай ему каждое слово, для него те же условия вхождения в МОЮ семью, - расставляет акценты, навсегда привязав нас к себе. - Я все сказал, решайте теперь на семейном совете.

Яростный хлопок двери отдается гулким эхом ушах, проникая в самую душу и разрывая ее на части.

Гордей долго не возвращается, и я сама, оставив детей с игрушками, выхожу из комнаты. Застаю его в той же позе, в которой оставила, словно он превратился в мраморную статую. Каждая мышца напряжена, кулаки стиснуты до белых костяшек, лишь плечи лихорадочно поднимаются и опускаются в такт шумному дыханию.

Беззвучно приближаюсь к нему со спины, обнимаю за талию, прижимаясь всем телом. Чувствую, как он расслабляется, и, уткнувшись подбородком в выпирающую лопатку, я приглушенно шепчу:

- Прости.

- Что? – Гор резко разворачивается и берет меня за плечи, внимательно всматриваясь в покрасневшее от слез лицо. - Я тут думаю, как извиняться перед тобой за эти гастроли белорусского цирка, а ты… - невесомо целует в лоб. – Глупая.

- Я не хочу, чтобы ты ссорился с родителями из-за меня, - веду носом по его небритой щеке, морщусь и касаюсь губами скулы. - У тебя же больше никого нет, кроме них.

- Как это – нет? – возмущенно хмыкает. - У меня есть вы, и это самое главное. Викуль, как ты не понимаешь… - тяжело вздыхает и крепко обхватывает пальцами мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. - Я всегда выбираю тебя. И тогда, и сейчас, и до конца дней…

Наш поцелуй становится исцелением для обоих. Нежный, трепетный, пропитанный самыми светлыми чувствами. Пьянею от него, растворяюсь, отпускаю все переживания.

- У тебя сердце заходится, - хмурится Гордей, на секунду оторвавшись от моих губ. Чувствую на груди его широкую ладонь, накрываю ее своей. Задыхаюсь от нежности. - Плохо?

- Нет, просто перенервничала.

- Знаешь что? – бросает неожиданно, а я просто улыбаюсь в ответ. Заранее согласна на все. - Черт с ними, с вещами, потом довезем. Поехали домой?

- Домой, - повторяю, пробуя это слово на вкус. Поджимаю губы, киваю довольно и зарываюсь в объятия Гордея.

Наш дом там, где любовь.

Глава 38

Время   спустя

Гордей

- Теперь вы удовлетворены, Гордей Витальевич? – игриво лепечет Вика, пока я убираю электроды с ее обнаженной груди.

Усмехаюсь, стараясь держать откровенные взгляды и порочные мысли при себе. Рядом с ней все сложнее быть бесстрастным врачом. Она разбудила во мне мужчину, который больше не собирается засыпать.

Теперь мне есть, ради кого жить и чувствовать.

- Не ерничай, любимая, я буду беспокоиться о тебе всю жизнь, смирись, -