Пари - Айя Субботина

скандалом. Всегда находил убедительные доводы, почему такой спектакль навредит в первую очередь мне самой.

— Ты невнимательно слушала, Виктория. Я же сказал, что мы разводимся. У моей бывшей жены уже есть новые отношения, так что мы давно не лезем в жизнь друг друга — исключительно кошелек.

— Звучит так, будто ты вот-вот расплачешься.

— Ерничаешь? Тебе это тоже не к лицу.

— Пошел ты знаешь куда?! — Не знаю, откуда берутся силы и проворство, но каким-то чудом мне все-таки удается вырваться из ванной в коридор, и уже там я отбегаю на приличное расстояние, где мы с ним хотя бы не дышим одним воздухом. — Кто дал тебе право снова врываться в мою жизнь, Егор?! После всего, через что я из-за тебя прошла, ты вот так запросто, просто увидев меня пять минут вдруг решил, что имеешь право появится на пороге, притащить свой всратый веник и перед тобой раздвинуться все ноги мира?!

Когда я грозила ему скандалом, у меня и в мыслях не было устраивать крик на весь мир, но только когда стихает эхо моих последних слов, я понимаю, насколько это в действительности было громко. Да все мои соседи, наверное, уже прилипли ушами к стенам, дожидаясь развития сюжета.

— Мне не интересна твоя жизнь и ваши с женой прекрасные отношения, потому что всем этим ты так меня перекормил, что меня тошнит от одного слово «развод»! Кто тебе сказал, что можно врываться в мою жизнь и заливать мне про успехи твоей прекрасной дочурки? Да мне плевать на вас на всех, и не моя проблема, что ты не понимаешь банальной иронии и небанальных намеков на то, что тебе лучше взять свою задницу в руки и свалить! Дверь — там! — снова и снова тычу пальцем в сторону порога. — Она не заперта и не заварена, убирайся, Егор!

Мне до сих пор больно произносить его имя. Возможно еще и потому, что как-то так сложилось, что в моей жизни он — единственный мужчина с таким именем.

Он молча, но уже и близко не так пафосно а ля «Хозяин этой помойки» выходит из ванной, проходит мимо меня, даже не пытаясь задеть, но все равно задерживается у порога.

— Вот. — Достает карту из портмоне и с подчеркнутым щелчком новенького пластика кладет ее на потрепанную оббитую тумбу около двери. — Там нет лимита. Мне будет спокойнее, если ты примешь эти деньги вместе с моими извинениями за прошлое. Я, собственно, только ради этого и приехал — увидел тебя в больнице с тем типом и подумал, что тебя нужно спасать. Я обещал Николаю, что позабочусь о его дочери.

— О да, ты позаботился! — Я подлетаю к нему. Хватаю прохладный, идеально гладкий пластик новенькой кредитки и швыряю ему в лицо. — Убирайся! И деньги свои забери! Лучше землю жрать буду, чем…

Я не успеваю закончить, потому что в ответ Егор выходит и захлопывает дверь, тем самым ставя точку. Но банковская карта так и остается на полу, в сантиметре от моей ступни.

Глава тридцать шестая: Вика

Лекс не появляется в офисе ни в понедельник, ни во вторник, ни даже в пятницу.

То есть, всю неделю я хожу на работу как стойкий оловянный солдатик без опозданий и при полном параде, чтобы, в случае чего, сразить его своей неземной красотой, а он, блин, просто не дает мне шанса это сделать! А ведь я, на минуточку, ради этого встаю в пять утра! В ПЯТЬ! Да в такое время даже сумасшедшие жаворонки не чирикают! Но мне приходится, потому что именно это время я высчитала путем тренировок всю неделю, пока была «на больничном». Час чтобы принять душ (дождаться, пока стечет ужасная ржавая вода!), высушить и уложить волосы, наложить макияж, позавтракать, одеться и потом еще выдержать сорокаминутные разъезды в метро, в давке и густом «амбре» чьего-то вчерашнего застолья и несвежей рубашки.

И все это я делаю каждый день из пяти, чтобы не дай бог не опоздать хотя бы на пять минут, потому что, по закону подлости, так бы и произошло именно в тот день, когда Лекс бы оказался около проходной. Но Лекса не оказалось. Ни в один дней из пятидневной сорокачасовой рабочей недели.

С другой стороны — я хотя бы не сидела сложа руки.

Покопалась в бумагах, прошерстила подшивку с договорами, которую моя «чудесная» секретарша принесла мне с таким видом, будто для этого ей пришлось спуститься в ад. К концу первой рабочей недели мы обе окончательно укрепились в мысли, что работать бок-о-бок нам категорически неприятно. Думаю, если бы Лекс вдруг появился на пороге моего кабинета, Валентина Григорьевна под карандаш слила бы ему каждый мой поход на обед до секунды, даже если я подчеркнуто выходила на пять минут позже и возвращалась на пять минут раньше. Не сомневаюсь, что хоть я нигде и не косячила, она наверняка нашла бы за что пожаловаться.

В целом, не считая того, что мой план демонстрации Лексу серьезности моих деловых намерений с треском провалился, неделя прошла относительно спокойно и даже в чем-то плодотворно. Я до сих пор ни черта не понимаю почти в каждом документе и договоре, который попадает мне в руки, но теперь, благодаря всезнающему гуглу, там стало на порядок меньше незнакомых слов.

— Виктория Николаевна, я закончила. — Моя «милая» секретарша широко распахивает дверь кабинета, чтобы я наверняка увидела всю ее пафосно разодетую фигуру.

— Шестнадцать ноль семь, Валентина Григорьевна, — демонстративно бросаю взгляд на огромные часы в приемной прямо у нее за спиной.

— В пятницу, Виктория Николаевна, у нас на час сокращенный рабочий день. Это указано в коллективном договоре, и если бы поинтересовались его содержанием, то…

— Хороших выходных, Валентина Григорьевна, — перебиваю попытку паучихи всадить в меня свои ядовитые хелицеры, — хороших выходных.

Она даже не считает нужным сказать что-то вежливое в ответ.

Подождав немного и убедившись, что обратно она не вернется, захожу в приемную, включаю ее компьютер. Он, к счастью, без пароля. Видимо для такого архаичного сотрудника эта мера безопасности оказалась слишком трудозатратной и сложной.

На всякий случай, еще раз проверяю, нет ли кого-то в коридоре, но там тоже тихо. Если бы сотрудники так же с той же ответственностью относились к выполнению своих обязанностей, как они относятся к уходу на час раньше, «Гринтек» вряд ли оказался бы в таком бедственном положении.

В папках у этой грымзы целая куча всяких документов — их я сбрасываю