Безудержная любовь - Мелани Харлоу

— Она не отвергла тебя. Она отклонила твое дурацкое предложение о работе.

— Меня устраивает, — горько сказал я.

— Нет, это не так. Ты слишком упрям, чтобы сказать то, что должен сказать, чтобы она передумала. — он покачал головой. — Как обычно, ты стоишь на своем пути к счастью. Так какое же оправдание на этот раз?

Я не ответил. Вместо этого встал и подошел к мусорному баку, чтобы выбросить кофе. А когда вернулся на свое место, он снова завелся.

— Я не говорю, что это легко. Потому что сам не знаю, каково это быть влюбленным.

— Это какая-то ерунда, — сказал я. — Помнишь, когда в меня попали по лицу тем тросом, которым ты ударил, и мой глаз был черным и синим, опух и закрылся, щека раздулась, и я не мог ни есть, ни говорить, ни спать, ни даже дышать, верно?

— Ага.

— Это хуже. Не могу дождаться, когда это закончится.

— И ты думаешь, что это закончится, когда она уйдет?

— Так чертовски лучше. — но я знал, что даже когда не мог видеть ее каждый день, я был только еще несчастнее.

В этот момент Вероника снова вышла из лифта с держателем напитков в одной руке и белым пакетом в другой. Мы с Ксандером оба встали, когда она приблизилась.

— Я принесла вам обоим большой кофе темной прожарки, — сказала она. — Остин, вот этот, с буквой «О», твой — в нем немного миндального молока. А в этой сумке пара бутербродов с яйцом. Это все, что у них было в кафе внизу.

— Прекрасно, — сказал Ксандер, взяв чашку с буквой «К» и пакет с сэндвичами, прежде чем снова сесть. — Ты святая.

Она протянула мне вторую чашку.

— Спасибо, — сухо пробормотал я.

— Пожалуйста. Ты дашь мне знать о Джордже?

— Да.

— Хорошо. — Она повернулась, чтобы уйти, но внезапно развернулась и обняла меня. — Все будет хорошо, — прошептала она.

Я закрыл глаза и прижал ее к себе, вдыхая сладкий аромат ее волос. Она слишком быстро отпустила руку и, не сказав больше ничего, поспешила к лифту и вошла. Когда двери закрылись, я увидел, как она вытирает глаза.

Я стоял там какое-то время, мое сердце говорило мне бежать за ней, мои ноги отказывались сдвинуться с места.

— Я хочу сказать еще кое-что, — произнес Ксандер.

Сев рядом с ним, полагая, что он снова собирается меня оскорбить. — Если ты собираешься обзывать меня, отвали.

— Я не собирался никак тебя обзывать. Я просто хотел напомнить тебе, что сказал бы папа, если бы он был здесь — такое случается только один раз.

Папу оставили на ночь для наблюдения и выписали уже в субботу с парой новых лекарств и рекомендацией не напрягаться. Мы с Ксандером по очереди оставались с ним в течение следующих нескольких дней, а в четверг вечером Вероника с детьми приехала, чтобы побыть с ним немного, пока мы с Ксандером привезли новую барную стойку в его бар.

Установив ее, мы, отойдя в сторону, стояли и любовались тем, как она выглядит. Мне нужно было признать, что Ксандер был прав — это было идеально.

— Спасибо, брат. — он похлопал меня по плечу. — Это именно то, что я хотел. Клянусь, что заплачу тебе за потраченное время, сразу как только смогу.

Я пожал плечами. — Не переживай об этом.

Он посмотрел на меня. — Как твои дела?

— Эта неделя была тяжелой, — призналась я.

— Когда она уезжает?

— В субботу утром.

— И ты собираешься отпустить ее?

— Это ее выбор, — сказал я, потирая затекшую шею.

— Но если честно, она не принимает осознанного решения. Она не знает, что ты к ней чувствуешь. Тебе нужно перебороть себя и сказать ей.

Я стиснул челюсти. — Какой в этом смысл? Все равно из этого ничего не выйдет. Что, если я скажу ей, и она останется, а потом пожалеет об этом? Что, если она бросит все, чтобы остаться здесь, со мной, и поймет, что это была ошибка? Что, если я просто продолжу все портить, говорить не то, что нужно, и подводить ее?

— Ага, — понимающе сказал Ксандер. — Вот оно.

— Что именно?

— Причина не делать того, что сделает тебя счастливым — страх. Только в этом случае ты сделаешь счастливой и ее. И, думаю, детей тоже. Но… — он снова стукнул меня по спине. — Ты делаешь это.

В пятницу вечером я пригласил детей на ужин. Я подумывал о том, чтобы пригласить Веронику, но не был уверен, что смогу увидеть ее за столом напротив меня. За всю неделю мы не сказали друг другу больше нескольких слов, а когда и говорили, то только о детях или моем отце. На моем телефоне было ее сообщение, которое я даже не смог заставить себя прочитать. Первые несколько слов были такими: «Тебе не обязательно меня везти…»

Вероятно, она думала, что делает мне одолжение, получив еще одну поездку в аэропорт. Возможно, так и было. Не то чтобы я с нетерпением ждал прощания. Или, может быть, она просто не хотела меня снова видеть. Отлично. Хорошо. Великолепно.

Ей просто нужно уйти, — продолжал я говорить себе. Когда она покинет страну, я постараюсь забыть ее.

За ужином оба ребенка были тихими и замкнутыми. Я дал им несколько четвертаков, чтобы они могли поиграть в видеоигры, но ни один из них не был в восторге от этого. Когда мы вернулись домой, свет в гараже был выключен, и я подумал, неужели Вероника уже пошла спать. Я представил ее спящей, и неистовое желание обнять ее ударило мне в грудь.

Я бы больше никогда не обнял ее. Никогда бы не поцеловал. Никогда бы не коснулся. Никогда бы не был тем, кто согреет ее или обеспечит ее безопасность, рассмешит ее и оставит метку на ее коже.

Осознание этого поразило меня так сильно, что я чуть не согнулся пополам, поднимаясь по лестнице, чтобы уложить детей спать. Кто-то другой собирался сделать все это. Вероника была великолепна, мила и сексуальна. И, может быть, она берегла свое сердце, но впустила меня, не так ли? Она могла впустить кого-то другого, и этот кто-то мог бы ей навредить

— Мой брат был прав — я был полным идиотом. И как только я уложу детей спать, я собираюсь подойти и поговорить с ней.

Когда я укладывал Оуэна, то заметил у него подмышкой новую мягкую игрушку — зеленое яблоко с лицом. — Что это?