Мэриан Кайз - Замри, умри, воскресни

На кухне нас ждал папа. Он обнял меня с таким видом, будто у нас умер близкий человек.

— Бедная моя девочка! — заохал он. Когда он наконец меня отпустил, в глазах его стояли слезы.

— Насколько я понимаю, ты уже видел «Эко», — сказала я.

— Ведьма, настоящая ведьма эта баба.

— Нехорошо так отзываться о законной супруге, — тихонько шепнул мне Антон.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил папа.

— Не беспокойся. Надо поскорей об этом забыть, и все. Эма, поздоровайся с дедушкой.

— Ты только погляди на эту мордашку, — заворковал папа. — Куколка, а не ребенок.

Дебс налила всем выпить и радостно обратилась к Антону:

— Вижу, твоя шайка никак не угомонится?

— Это вы о чем, мама?

При слове «мама» Дебс слегка нахмурилась, но продолжала:

— ИРА[2]. Отказываются сложить оружие.

Всякий раз, как в новостях фигурирует ИРА, мы решаем этот ребус, и Антон уже давно отчаялся объяснить Дебс, что он не является ее членом. Антон ирландец, а для Дебс это достаточный аргумент. Беда Дебс в том, что она не признает иностранцев. Она не понимает, почему весь остальной мир не может просто входить в состав Англии.

Потом Антон поздоровался с Джошуа и Хэтти, детьми Дебс от первого брака, восьми и десяти лет от роду.

— А, — воскликнул он с выражением, — «дети кукурузы»!

Дебс думает, что он их так называет, потому что они светловолосые. На самом деле «Дети кукурузы» — это название романа Стивена Кинга, и никакой связи с цветом волос тут нет. Зато есть связь с их необычным внешним видом и поведением: они всегда неестественно чистые и сговорчивые.

— Привет, Джошуа, привет, Хэтти. — Я присела, чтобы видеть их лица, но оба отвели глаза. Однако не стали, как делают невоспитанные дети, толкать меня и убегать прочь. Вместо этого они послушно стояли передо мной, уперев взор в несуществующий предмет у меня за головой.

Антон говорит, он почти уверен, что из них вырастут маньяки-убийцы и кончится тем, что они зарубят спящую мать топором.

Тут вихрем вбежала Поппи. Удивительно, до чего она похожа на отца — если его уменьшить размером и надеть парик с кудряшками.

— Лили! — закричала она. — Антон. И Эма! — Она расцеловала нас всех. Потом схватила Эму за ручку и бегом утащила ее куда-то за собой. Она просто прелесть, мы все ее безумно любим, особенно Эма.

Нас наконец усадили за стол, но обед оказался на редкость неудачным. Сначала Дебс извинилась за качество ростбифа.

— Его надо было съесть еще час назад, — сказала она в свое оправдание.

— Извините нас, — пролепетала я.

Однако все это было лишь прелюдией к основной программе, которая заключалась в злорадных комментариях по поводу интервью Марты Хоуп-Джонс.

— Лили, ты, наверное, сгораешь от стыда? Я бы на твоем месте сквозь землю провалилась. Носа бы на улицу не высовывала. Как подумаешь, сколько людей это прочтут и осудят тебя! Страшное дело.

— Да. — Я смотрела в тарелку. — Поэтому я была бы признательна, если бы мы не обсуждали эту тему.

— Ну конечно! Тебе же хочется поскорей об этом забыть. Когда кто-то пишет такие гадости да еще публикует это в газете с тиражом в семь миллионов экземпляров… Случись такое со мной — я бы, наверное, убила себя.

— Я вас избавлю от затруднений и охотно сделаю это сам, — весело проговорил Антон. — Если вы немедленно не заткнетесь.

Дебс залилась краской.

— Прошу извинить. Я просто пыталась выразить сочувствие. После такого ужасного, унизительного, постыдного…

— Довольно! — оборвал ее отец таким твердым голосом, что Дебс моментально примолкла. Но он тут же допустил промашку, облизав свой нож, и она радостно кинулась его пилить.

Все последние годы Дебс играла роль профессора Хиггинса в отношении того, что она считала папиной невоспитанностью: он, например, имел привычку пить молоко прямо из пакета, проливая его себе на подбородок и вытираясь рукавом. Благодаря ее усилиям он даже сбросил вес — она исключила из его меню все жирное, но мне было больно смотреть, как под ее недреманным оком он словно сжался.

День выдался поистине тяжелым, но в половине пятого над нами неожиданно смилостивилось небо: у Дебс была назначена тренировка по теннису. Она оставила отца по локоть в мойке с грязной посудой и помчалась переодеваться. Спустя пять минут она уже сбегала вниз по лестнице в легкомысленной белой юбочке и с волосами, стянутыми лентой.

— Ну… — восхитился Антон. — Вы прямо как школьница, а не какой-то сорокашестилетний эльен.

Дебс приняла игривую позу с ракеткой на плече, хихикнула и вдруг насупилась.

— Сорокашестилетний — кто?

— Эльен, — бодро ответил Антон. Мне захотелось убежать.

— Это ирландское слово. Означает «богиня».

— Правда? — В голосе слышалось недоверие. — Понятно. Что ж, мне пора. Время не ждет.

— Тем более эльенов, — подмигнул Антон. — До свидания. Удачной игры! И пожалуйста, потом ни с какими подружками не шляться! — погрозил Антон. — Знаю я вас, проказниц!

Она снова хохотнула, затем молча отпихнула липнувшего к ней Джошуа, протрусила к своему светло-желтому «Ярису» и была такова.

— Нет, — заключил Антон уже в метро, когда мы возвращались домой.

— Что — нет?

— Ни за что не поверю, что ей знакомо, что такое секс. У нее вместо сердца мочалка для мытья посуды. Непонятно, как Поппи-то появилась? Будем смотреть правде в глаза: из всех мужчин ее интересует только «Мистер Мускул».

— Наверное, она кладет с собой в постель флакон моющего средства.

— Прекрати, мне дурные мысли в голову лезут. Господи, какая она мерзкая!

— Да уж, — согласилась я. — Но папа от нее без ума, поэтому я вынуждена ее терпеть. Во многих отношениях она для него — благо.

— В каких же?

— Она, например, умерила его страсть к рискованным денежным операциям.

— Еще скажи: у нее хватило предусмотрительности записать дом на свое имя.

— Зато у них всегда есть крыша над головой.

— Это правда.

— Ты можешь сделать для меня одну вещь? — спросил Антон.

Я, наивная дурочка, ответила:

— Любую.

— На Грэнтам-роуд продается дом. Не съездишь со мной посмотреть? Вместе с Эмой, конечно?

Помолчав, я спросила:

— Сколько просят?

— Четыреста семьдесят пять.

— Зачем смотреть дом, который мы никогда не сможем себе позволить? Даже через миллион лет?

Я каждый день мимо него прохожу по дороге к метро, и он меня заинтриговал. Он похож на дом из сказки, совсем не такой, как все. В нем есть что-то совершенно не лондонское.

— А почему продают?

— Он принадлежал одному старику, тот недавно умер. Родственникам дом не нужен.