Мэри Пирс - Усадьба

– Мисс Кэтрин сейчас занята, – сказала горничная и провела его наверх в классную комнату. – Она придет, как только сможет.

Так что Мартин, войдя в комнату, застал близнецов сидящими за столом у окна и разговаривающими по-французски; перед ними лежала карта Франции. Они замолчали, когда он вошел, но Джинни, оглядев его с головы до ног, сделала какое-то замечание на французском языке, о смысле которого нетрудно было догадаться. Он был одет в свой лучший воскресный костюм из коричневой саржи, который был ему слишком мал, и новые ботинки, которые были ему велики; он стоял в проеме двери, мешая горничной закрыть ее. Он внезапно увидел себя их глазами: неуклюжая фигура, невеселая и грубая, у которой из рукавов пиджака слишком сильно вылезали запястья. Он снял шляпу, и его густые каштановые волосы, хотя Нэн и привела их в порядок, упали ему на брови.

– Заходи, Мартин, – сказал Хью. – Повесь свою шляпу на крючок и садись рядом с нами. Моя сестра Кэт еще не пришла. Она занимается хозяйством: там какие-то непредвиденные осложнения.

– Он не знает, что такое осложнения, – сказала Джинни, и хотя она притворилась, что говорит тихо, было очевидно, что она хотела, чтобы Мартин расслышал ее слова.

– Он это узнает, – сказал Хью, – возможно, он это запомнит, как первое новое слово, которое он выучил в этой комнате.

Потом, когда Мартин сел за стол, он продолжил:

– Сейчас мы изучаем Французскую революцию, и обсуждали судьбу короля Людовика. Моя сестра не испытывает к революционерам и к тому, что они делали, ничего, кроме отвращения, а я спорю с ней, доказывая, что Бурбоны сами навлекли на себя все это. Интересно, а какое твое мнение?

– А кто такие Бурбоны?

– Монархи.

– Тогда я думаю, что ты прав.

– Почему ты так думаешь? – спросила Джинни.

– Потому что они жестоко обращались с крестьянами долгие годы.

– А как они обошлись с королем Людовиком? На цареубийство ты смотришь сквозь пальцы?

– Я не знаю, что такое цареубийство. Я лишь знаю, что они отрубили ему голову.

Брат и сестра рассмеялись, но смех Хью, как обычно, был совершенно беззлобным. Мартин сразу же понял это, поэтому заговорил о своем промахе с Хью совершенно свободно.

– Кажется, я сейчас выучил еще одно новое слово, а ведь мои занятия еще не начинались.

– Полагаю, ты думаешь, – сказала Джинни, – что если ты выучишь достаточное количество новых слов, ты станешь от этого джентльменом?

Мартин ничего не ответил, но выпрямился на своем стуле с высокой спинкой. Через мгновение она опять заговорила.

– Именно поэтому ты пришел сюда – чтобы немного пообтесаться? Мне кажется это бесполезным занятием, и я не завидую своей сестре. Но чего ты пытаешься добиться этим?

Поскольку Мартин упрямо молчал, она повернулась к брату.

– Он никогда не станет джентльменом, не правда ли, даже если будет учиться вместе с нами?

– Это зависит от того, – заметил Хью, – что ты имеешь в виду под словом «джентльмен».

– Иногда ты бываешь утомительным. Каждый знает, что такое джентльмен.

– Кто же это, в таком случае?

– Без сомнения, это тот, кто не похож на него, который работает, чтобы прожить, – сказала Джинни. – Это тот, у кого нет таких грубых, красных рук и грязных поломанных ногтей, кто не носит такой нелепой одежды и не говорит с таким грубым глостерширским акцентом.

Хью посмотрел на лицо Мартина и увидел, как оно потемнело.

– Не принимай близко к сердцу то, что говорит Джинни. Она просто рисуется, вот и все. – Потом он сказал в своей ленивой манере: – А что ты думаешь: кто такой джентльмен? У тебя есть идеи на этот счет?

– О да, есть идеи.

– Поделись тогда ими. Я весь внимание.

– Джентльмен, – произнес Мартин с нажимом, – это человек, который может себе позволить не оплачивать свои счета.

Хью рассмеялся, закинув голову, но его сестра была возмущена.

– Какие ужасные вещи он говорит! Только потому, что наш папа должен им за работу, которую они сделали! А что бы случилось с такими людьми, как вы, если бы такие, как мы, не давали им работы? Вы бы голодали! Прийти сюда, просить об уроках, а потом говорить такое! Это просто наглость…

– Я не просил об уроках.

– Это сделал твой отец за тебя.

– Возможно, но не я. Я никогда бы не попросил. Ни за что. Лучше проглотить мыло.

– Ты в любой момент можешь уйти отсюда. Никто тебя не держит.

– Я так и сделаю через минуту, если ты желаешь. – В минуте шестьдесят секунд, я начинаю считать…

– Джинни, прекрати, – вмешался Хью. – Папа вряд ли будет доволен, если ты выгонишь Мартина.

В это мгновение вошла Кэтрин, держа в руках стопку бумаги и книги.

– Доброе утро, Мартин. Прошу прощения, что опоздала. Ты мог подумать, что я невежлива. – Она стояла у стола и смотрела на него, сразу же заметив тень на его лице и то, что его губы были крепко сжаты. – Можно спросить, что здесь произошло?

Мартин, избегая ее взгляда, что-то пробормотал в ответ. Вместо него ответил Хью.

– У нас был спор. Нет необходимости говорить, что его начала Джинни, а Мартин, не зная ее, позволил себя спровоцировать.

– Если бы ты слышала, что он сказал… – начала было Джинни.

– Лучше я не буду слушать это, – остановила ее Кэтрин. – Перебранка в классной комнате, какова бы ни была ее причина, должна быть прекращена, когда начинаются уроки. Мы и так задержались…

– Это не наша вина, – сказала Джинни. – Мы здесь уже почти полчаса.

– Именно поэтому я не намерена больше терять время, – ответила Кэтрин. Она взяла два листка бумаги и положила по одному перед каждым из близнецов. – Это вопросы, которые вам следует изучить, о последствиях революции, о том, как она повлияла на Европу. Мы с вами обсудим это немного позже. А тем временем мы с Мартином пройдем в музыкальную комнату и обсудим программу его обучения.

– Получишь удовольствие, в этом я уверена!

– Займись своей работой, – сказала Кэтрин.

Музыкальная комната была смежной с классной. Они соединялись двухстворчатой дверью. Обставлена она была так же просто, но здесь стояли фортепиано, виолончель, арфа и два пюпитра. Стол перед окном был покрыт темно-зеленой бархатной скатертью, на нем стояла высокая ваза с папоротником и белыми маргаритками. Кэтрин отодвинула вазу в сторону и села у стола. Она пригласила Мартина сесть напротив, и после того, как он неловко сел, они некоторое время молча смотрели друг на друга. Взгляд Кэтрин был открыто изучающим, взгляд Мартина был менее настойчивым, менее откровенным, менее уверенным. Хотя они и разговаривали раньше, а особенно часто в последние три месяца, обстоятельства теперь переменились, теперь им нужно было оценить друг друга заново. И хотя Мартин ощущал себя свободнее с этой девушкой, чувствуя ее добрый интерес к нему, он был все еще под впечатлением того, как вела себя ее младшая сестра; он все еще болезненно чувствовал, что среди этих красивых, уверенных в себе людей он выглядит неловким и неотесанным. Кэтрин заметила это; она читала его ощущения по его лицу, но не могла понять всего, о чем он думал, и что-то в нем тревожило ее.