Анна Яковлева - Из ворон в страусы и обратно

Ознакомительный фрагмент

– Юлия Валентиновна, по-моему, тут какая-то ошибка.

– Какая ошибка, Кива? – Варенцова смотрела с досадой.

– Видите, какая у меня ткань.

– Ну?

– И смотрите, какая модель. – Нилка повела глазами в сторону Тамары-Наоми.

На дне старческих выцветших глаз появился укор.

– Вечно ты, Кива, голову морочишь.

– Юлия Валентиновна, пожалуйста, придумайте что-нибудь, – взмолилась Нилка.

– Ну, вон, поменяйся с Плашко. Ей все равно, кому брюки шить.

– Юлия Валентиновна, – продолжала хныкать Нилка, – а давайте вы ей сами скажете, а то она упрется, если я попрошу.

Варенцова обреченно вздохнула:

– Кива, у тебя цыган в роду не было? Цыган-альбиносов, – добавила она, окинув взглядом Нилкины соломенные волосенки.

– Да, – не стала отрицать родство Нилка, – и цыгане, и альбиносы, только вы сами скажите Плашко.

…Едва модели отбыли восвояси, участницы конкурса сбились в табун.

Эмоции выплеснулись наружу, все заговорили разом, поднялся немыслимый гвалт.

– Нет, вы видели?

– Девчонки, вы видели, – закатывала глаза Ирина, – какой плащ у моей модельки!

– А какие у моей ботильоны!

– А кожа какая! Видели, какая у всех у них кожа?

– А макияж?

– Прозрачный, – со знанием дела вставила Наташка. Ей косметика почти не требовалась, и она щеголяла этим.

В черепной коробке у Нилы теснились образы, и, ведомая ими, она тихо покинула актовый зал.

Модель, на которую Нилка обменяла Тамару, – Эльза – была голубоглазой шатенкой с нейтральным оттенком кожи, и розово-голубой ситец ей сказочно шел.

Боясь расплескать по пути вдохновение, Нила припустила в общежитие, где ее ждали альбом, полумягкий «Кохинор» – приз победительницы конкурса эскизов – и ластик.

Через несколько минут Нилка уже водила карандашом по чистому листу.

Стремительные линии ложились одна за другой, Нила так увлеклась, что даже не заметила появления соседки.

Из-под грифеля выходило свободное платье, отрезное по талии, на застежке из воздушных петель и обтянутых тканью пуговок (не забыть перед обтяжкой замочить ситец). Пустить сутаж по подолу и вырезу? Двух цветов. Красный и синий. Такое платье можно носить с джинсовой курткой или вязаной крючком манишкой.

Как ни экономила бумагу, листов в альбоме не хватило. Отложив рисунки, Нила достала из сумки кошелек, пересчитала деньги. Если купить альбом, то о сутаже можно забыть.

Просить денег у бабушки язык не поворачивался. Может, плюнуть на все и заработать?

Словно отвечая на Нилкин мысленный запрос, судьба ответила стуком в дверь.

Осторожно просунув голову, в комнату заглянула Ира:

– Нил, придумай фасон, а?

Бросив на визитершу задумчивый взгляд, Нила вернулась к рисунку. В голове завертелись меркантильные мыслишки: у Ирки денег нет, взять с нее нечего. Такая же голытьба, как она сама. Надо подождать солидного клиента.

– Нет, Ир, ты извини, – приняла решение Нила. Рука была твердой, и линии получались четкими, прорисованными, – не хочу рисковать. Старуха узнает – эскиз не зачтет ни мне, ни тебе. Так что не проси.

Ставшая свидетелем этого разговора, Наташка не удержалась от комментария:

– Ломается, цену набивает.

– Не твое дело, – даже не повернув голову в сторону подстрекательницы, бросила Нилка.

Чувствуя поддержку, Ирка попробовала зайти с другой стороны:

– Нил, ну, может, посмотришь. У меня задание – юбка из трикотажа. Я вот тут набросала.

Трикотаж Нилка обожала. Косые кокетки, воланы и фантазийные драпировки – м-м-м…

Ирка все-таки ввинтилась в комнату, с просительным видом просочилась к кушетке, на которой полулежала Нила, и протянула альбом с набросками.

Соблазн был велик, но Нила точно знала, что если она хоть одним глазком заглянет в Иркины рисунки, то уже не отделается. Рисунки засядут в голове, как в окопе, и будут мучить, пока не родится фасон. А если фасон не родится сразу, то она зациклится и превратится в маньячку. Нельзя объять необъятное, как говорит отец и учитель Волк.

– Ир, нет, – Нила мягко отвела Иркину руку, – я правда не могу.

Нилка рисковала: не было никакой уверенности, что еще кто-то из девчонок попросит о помощи.

…Риск оказался оправданным. Стоящий клиент появился в столовой.

Поминутно оглядываясь, чтобы не засветиться перед Варенцовой, к Нилке подсела Настя Плашко и заговорщицки прошептала:

– Помоги, а?

Едва не взвизгнув от радости, Нилка быстро опустила глаза в капустный салат, а сама принялась копаться в памяти, вспоминая, кто у Насти родители. Кажется, мать учительница, а отец… Вспомнить, кто отец у Плашко, Нила не успела. Словно отвечая на ее муки, Настя прошептала:

– Я заплачу.

– Что у тебя? – Погасив веселые искорки, Нила посмотрела на однокурсницу.

От волнения Настя стала слегка заикаться:

– У меня б-брюки из вельвета крупного р-руб-ца. Я не знаю, что делать с к-карманами. Они вообще нужны? Если н-нужны, то какие?

– Сделай один крупный, только опусти пониже, тогда он станет отвлекающей деталью.

– Посмотришь эскизы? – Настя наклонилась над портфелем, и Нила дернулась, как от удара током:

– Не вздумай! Встретимся через час в библиотеке, – сосредоточенно глядя в тарелку, прошипела она.

– Сколько?

– Купишь мне сутажной ленты, – подумав, попросила Нилка, – и сахару.

Она так и не вспомнила, кто отец у Плашко, и решила не заламывать.

…Нилка обшарила все углы и закоулки на их с Бабич двенадцати квадратах – ее эскизы как сквозь землю провалились. Если это происки вражины Наташки, то большей глупости придумать трудно, ползая по комнате и заглядывая под кушетки, думала она. Вот бы поймать эту ворюгу и засудить! Эскизы – ее, Неонилы Кива, интеллектуальная собственность – это раз.

Комната уже напоминала жилище, в которое прямой наводкой угодила бомба. Осмотрев место схватки в последний раз, Нилка села и задумалась.

Восстановить эскизы не составит труда – это два. Времени жалко, но назло этой стерве она сделает еще лучше, чем в первый раз: нет предела совершенству, как говорит Волк.

Свои эскизы Нила обнаружила совершенно неожиданно и там, где меньше всего ожидала – в туалете, куда побежала, просидев над рисунком три часа.

Ее детище висело на гвозде вместе с туалетной бумагой.

Совершенно не справляясь с собой, Нилка разревелась, хотя ревой не была, скорее наоборот – могла довести до слез кого угодно. Воспитание, полученное в родном доме, было сродни тюремному: не верь, не бойся, не проси.

Утерев рукавом слезы, Нила сняла с гвоздя листы. Ощущение было странное, будто умер кто-то. Однако, взглянув на эскизы, Нила порадовалась за себя: второй вариант на самом деле вышел удачнее.

– Ну, держись, гадина, – пригрозила в пространство Нилка.