Чарльз Шиэн-Майлс - Просто не забывай дышать

— Хорошо, — говорю я. — Когда?

— У меня классы до конца дня, как насчёт прямо сейчас?

Я киваю. — Хорошо

Я медленно встаю. Чувствую боль. За день до этого у меня был сеанс терапии в Бруклинской больнице. Ужасно забавно. Моим терапевтом был сорокапятилетний бывший морской пехотинец, и он был приверженцем мысли, что боль хороша. Проблема в том, что трудно навязать свою точку зрения тому, у кого нет ноги. Серьёзно, сколько сочувствия он собирался выложить?

В любом случае, мне никогда не нравились морские пехотинцы.

Я следую за ней в кафе за углом от офиса Форрестера. Это хорошее местечко на открытом воздухе. Я немного смущаюсь, пока мы идем. Она взяла темп жителя Нью-Йорка, я перешёл на темп черепахи, благодаря трости.

Она замедляется, подстраиваясь под мой шаг. Половину пути спустя, она, наконец, что-то говорит мне.

— Так что случилось с твоей ногой?

Я пожимаю плечами, и даю короткий ответ:

— Хаджи думали, что мне лучше без нее. Придорожные бомбы.

Она вздыхает. — Прости.

— Всё не так уж и плохо. Мне нужно ходить в больницу и жить. Это делает меня счастливым, — чего я не договорил: …в отличие от Рейнольдса и Томпсона, ни один из них не выжил.

В кафе она произносит:

— Займи место. Я принесу нам кофе. Ты пьешь то же самое?

Я киваю и благодарю её, усаживаясь в кресло.

Пока я жду Алекс, я достаю телефон и просматриваю почту. Чёрт. Большинство — мусор. Письмо от мамы. Я отвечу позже. Она, конечно, беспокоится обо мне. Некоторые вещи никогда не меняются. Долгое время я был на неё сердит за то, что я ушёл из школы. Но сейчас я благодарен за это. Это дало мне возможность перенести тяжелые времена. Дало возможность держать голову высоко и узнать мои приоритеты, которые были непостоянными, пока я был молод.

Когда Алекс возвращается к столу с двумя огромными кружками кофе, я убираю телефон.

— Спасибо, — говорю я. Делаю глоток. Он действительно хорош.

Она улыбнулась, встретившись со мной взглядом, и быстро отвернулась. Короткий контакт, который не наполнен ненавистью, но я смотрю вниз.

— Хорошо, — говорю я. — Основные правила.

— Да, — говорит она.

Мы молчим. Она ожидает от меня первого шага?

Я качаю головой, затем говорю.

— Хорошо, начинай. Это была твоя идея.

— Справедливо, — она смотрит на меня, затем говорит. — Хорошо. Первое правило. Мы никогда не говорим об Израиле.

Я закрываю глаза и киваю. Разговор об этом сильно ранит.

— Согласен, — бормочу я.

Она облегченно вздыхает, и это каким-то образом снова разбивает мне сердце.

Я говорю:

— Мы никогда не будем говорить о том, что случилось. Ни когда я приехал к тебе в Сан-Франциско. Ни год назад. Ни через год.

— Особенно о том, что случилось через год, — её глаза блестят, когда она смотрит на стол.

Мы снова молчим. Это забавно.

— Не знаю, смогу ли я, — говорю я.

— Почему нет? — спрашивает она.

— Потому что, ну, иногда это тяжело, Алекс. Немного. Много. Господи.

Она отводит взгляд и, черт меня возьми, если ее глаза не были красивыми. Ее ресницы в милю длиной.

— Думаю, если мы хотим пережить этот год, нам нужно оставить всё в прошлом, — говорит она.

— Да.

— Будто мы незнакомы.

Я пожимаю плечами.

— Хорошо, — что может случиться.

— Мы начнем все сначала. Мы только что встретились. Ты какой-то парень, пришедший из армии, а я девушка из Сан-Франциско, собирающаяся в местный колледж. У нас нет ничего общего. Ни связей. Ни того, кем мы были. Мы не друзья.

Не друзья. Как, чёрт возьми, мы можем быть друзьями после того, как всё разрушили?

Я киваю, чувствуя себя несчастным. Дерьмо, у меня не так много друзей. Я потерял связь с людьми из Атланты, когда не мог справиться с тем, кем я стал. А те, кто был в Афганистане… за исключением Шермана и Робертса, я ни с кем близко не сходился. Робертс мёртв, Шерман еще в афганской глуши.

— Так или иначе, я не знаю, кем мы были. Ничего из этого никогда не имело смысла.

Она пожимает плечами и скрещивает руки на груди, и я чувствую себя дерьмово за то, что сказал.

— Прости, — говорю я.

— Почему? — спрашивает она, глядя в сторону, на улицу. Её нижняя губа дрожит, и я хочу ударить себя по голове острым предметом.

— Это правда, не так ли? В нас никогда не было смысла.

— О, Боже. Давай не будем об этом. Пожалуйста.

— Хорошо, — её лицо дёргается, очевидно, она сдерживает слёзы.

— Послушай, — говорю я. — Это отстойно. Но всё будет в порядке, да? В любом случае, это всего лишь несколько часов в неделю. То, кем мы были… Это был другой мир. Мы были в другой стране, подвергая себя всевозможным удивительным вещам. Мы не были собой, реальными нами. Это была фантазия. Красивая фантазия, но всё же фантазия, верно?

Она кивает, быстро вытирая глаза кулаком и размазывая тушь.

— Как бы то ни было, я сожалею.

— Мы уже нарушили правила, — говорит она.

— Нет. Мы больше не будем говорить о прошлом, начиная с этого момента. Мы говорим о настоящем. Ты совершенно права. Ещё правила?

— Я не знаю.

Я хмурюсь, затем говорю:

— Хорошо. Что ты думаешь о докторе Форрестере?

Она качает головой.

— Он большая подделка.

Я поднимаю брови.

— Правда?

— Да. Только посмотри на него. Твидовый пиджак. Он один роман писал пятнадцать лет, выиграл национальную книжную премию, и с тех пор ничего.

Я улыбаюсь.

— Это чертовски… гм…

Вот дерьмо, не сейчас. Я не могу думать. Иногда такое случается. Я забываю слова, фразы. Я закрываю глаза, концентрируясь. Представляю себе пишущую машинку, руководствуясь интуицией, и произношу:

— Колонка автора.

Она хихикает. Расстроена, но смена темы помогает. Приятно видеть румянец на её щеках.

— Ты ещё пишешь? — спрашивает она.

Я киваю. — Конечно.

— О чём?

Я пожимаю плечами.

— На данный момент о войне. Это всё поток сознания, думаю. Не упорядоченный поток, во всяком случае. Просто пытаюсь излить свои мысли. Мой терапевт в Атланте говорит, что это поможет.

Она поворачивается и смотрит на меня, я думаю, действительно смотрит с тех пор, как мы столкнулись друг с другом три дня назад.

— Твой терапевт?

Я пожимаю плечами. — Вместе с ногой, у меня диагноз «Посттравматическое стрессовое расстройство». Технически. И черепно-мозговая травма. Но это просто ярлыки.

— Что ты имеешь в виду?

Я хмурюсь.

— Я просто… Я не совсем тот парень, которого ты знала, Алекс. Некоторые вещи здесь… Они не кажутся реальными. Как было до этого. Может быть, я стал адреналиновым наркоманом. Просто реальность недостаточно красочная.