Энн Харрел - Огонь Менестреля

Мэтью достал из холодильника две бутылки пива, открыл их, протянул одну ей, из другой отхлебнул сам и сел.

— Видите ли, я всю жизнь прожила в Нью-Йорке, но меня никогда не оскорбляли, никогда не грабили, мне никогда всерьез не угрожали.

— Потому что вы — девушка богатая.

— Обеспеченная. Я знаю и побогаче.

— Выпейте пива, Джулиана.

— Обычно я не… — Она, не договорив, вздохнула и попробовала пиво. Джулиана знала, что «Сэм Адамс» считается хорошей маркой, но он все равно показался ей просто пивом. — Меня удивляет ваше спокойствие. Только что на пороге вашего дома на меня напали, а вас, похоже, это нисколько не взволновало.

— Потому что эти ребята оказали мне неплохую услугу.

— То есть?

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Может, хоть после этого случая ваша глупенькая головка, станет немного соображать.

Джулиана надулась.

— Что, не нравится, когда называют вещи своими именами? — резко засмеялся Старк. — Единственный ребенок в семье, богатая молодая женщина, талантливая пианистка. Вы не знаете, что такое грязь под ногтями, вам никогда не приходилось страдать или выслушивать гадости.

— Послушайте, вы, наглая, бесчувственная фифа, — тихим ровным голосом заговорила она. — Что вы знаете обо мне? Ничего. Так что придержите ваши замечания при себе. Меня только что избили на крыльце вашего дома. И между прочим, из-за вас.

— Вы уверены, что из-за меня?

— Да, уверена!

— Разве я вас приглашал? Вы предупредили меня о своем визите? А? Я знал, что могут быть неприятности, и предостерег вас, но вы решили бросить вызов опасности и, вместо того чтобы сидеть дома, как я вас просил, явились сюда. Так что, леди, не будем говорить о чьей-то наглости или бесчувственности.

Джулиана подумала, что достойно выдержала его нападки. Она не сжалась от страха, не убежала, не отвела взгляда, она продолжала смотреть в его потемневшие от гнева глаза. Просто сидела, слушала и даже подумывала, не ответить ли ей тем же. Но промолчала. Слишком болели плечо и запястье. А кроме того, он был прав. Она глотнула пива.

— Знаете, я выяснила про «Горячую зону». Мне рассказал Лэн. Честно признаюсь, я не читала вашу книжку и даже фильма не видела.

— А при чем тут это?

Она пропустила мимо ушей его замечание.

— Когда вышла ваша книга, а потом и фильм, у меня не было времени интересоваться чем-то за пределами мира музыки. Да и до сих пор нет. У меня по горло работы и обязательств. Я должна успевать слишком многое, да и публика очень требовательна. Мне никогда даже не приблизиться к моему идеалу музыканта. Я не горжусь тем, что я не от мира сего, и не считаю это правильным или необходимым для музыканта, я просто вынуждена думать только о своем деле.

— Джулиана, — сказал Старк, — черт возьми, какое значение это имеет сейчас? Погибли уже два человека, а вы продолжаете…

Она перебила его, сверкая гневным взглядом:

— Я прекрасно знаю, что они погибли. Вы не понимаете меня. Или не можете понять. А, может, вам все равно. Я всегда думала только о работе, не потому что хотела прославиться или добиться своего теперешнего положения. Просто меня всегда тянуло играть. Я не знаю почему. И никогда не могла этого объяснить. Сколько я себя помню, мне всегда нужна была музыка. Я никогда не представляла, что могу заниматься чем-то другим. Мое громкое имя — это результат моей отдачи, а не игра случая. Но сейчас эта потребность пропала. Хотя, нет, я неправильно выразилась. Сейчас она возникает уже не внутри меня, она идет извне. Я хочу быть частью окружающего мира.

Джулиана взглянула на Мэтью, но он молчал. Она сидела бледная и опустошенная, чувствуя, что перенервничала, и злилась на себя. Зачем она объясняется перед ним?

— Ну да ладно, хватит об этом. Я помню о Рахель Штайн и о дяде Джоханнесе, я помню о том, что случилось только что, но не могу же я прятаться у себя в квартире.

Старк сидел, откинувшись на спинку стула, вольготно закинув ногу на ногу, и не сводил с нее взгляда.

— Ну не собираетесь же вы ходить за мной по пятам? Уж лучше развлекаться, играя на пианино.

— Вы ничего не поняли! — Она взорвалась и вскочила со стула. — Я делаю это не от скуки. А потому что должна. Другого мне не дано. Лет десять назад мне, наверное, было бы плевать на все это. На вас и на всех болванов, что замешаны в этой истории. Вы могли бы поступать, как вам заблагорассудится. Я жила бы себе спокойно. Но сейчас я не могу бездействовать. Не могу уйти в сторону. И это никак не связано с моей игрой на рояле. — Она села, рассердившись сама на себя. Она уже давно не считала нужным отчитываться перед людьми. Понимают — хорошо, а нет — ну и черт с ними. Так почему же она распинается перед Мэтью Старком?

— Как бы то ни было я приехала.

— И пробудете здесь не больше пяти минут.

— Послушайте…

— Солнышко, сейчас ты как миленькая полетишь домой, в Нью-Йорк. Я сам посажу тебя в самолет.

Она сжала губы.

— Я так и думала, что мои объяснения напрасны.

Его взгляд немного смягчился.

— Нет, очень хорошо, что вы рассказали мне о себе, — сказал он. — Но это ничего не меняет. Знаете, если это вас утешит, я сказал бы, что понимаю ваши поступки даже лучше, чем надо бы. Я знаю, что это такое — думать только о своей работе. Я сам когда-то был фанатиком и тоже не потому, что хотел разбогатеть или прославиться. Просто мне хотелось выплеснуть на бумагу все, что было за душой. И я знаю, что такое быть на гребне славы и постоянно чувствовать ее бремя. Все чего-то ждут от тебя, и чертово самолюбие начинает мешать делу.

— Поэтому вы пошли работать в «Газетт»? — тихо спросила она.

Он ухмыльнулся.

— У меня же нет Д. Д. Пеппер, за которую можно спрятаться от всего на свете. — Он залпом допил пиво, поставил бутылку на стол и поднялся. — Знаете, если вы будете паинькой и не окажете сопротивления при погрузке в самолет, то по дороге в аэропорт я расскажу вам о старшем сержанте Филиппе Блохе.

Она не смогла удержаться и спросила:

— А если я не буду паинькой и закричу? Что тогда?

— Дорогая моя, — сказал он, склонившись над ней. Его лицо было так близко, что она губами чувствовала его дыхание и запах пива. — Ты действительно хочешь знать это?

Милая Катарина…

Хендрик де Гир, пошатываясь, вошел в бар на Ист-Сайд-стрит и, взобравшись на высокий табурет, заказал двойную порцию джина. Он не обращал внимания на взгляды, которые бросали в его сторону хорошо одетые посетители. Что они знают? Джин, пусть и не голландский, должен помочь ему. Сейчас сгодится любой. Она так прекрасна. Как же я мог забыть это?