Салли Боумен - Любовники и лжецы. Книга 1

Силы были неравны. Хантер был тяжелее и медлительнее Паскаля. Француз был более подвижным, сильным, молодым и находился в лучшей форме. Хантер когда-то выступал на ринге за Гарвард, однако Паскаль вырос в маленькой деревушке, где в драках не признавались никакие правила. Он наугад влепил удар в глаз Хантеру, второй удар пришелся в живот. Хантер сделал попытку вцепиться в противника. Он зарычал, развел в стороны руки и навалился на Паскаля всем своим весом. Паскаль ударил его снова. Хантер схватил француза за горло.

Паскаль резко ударил его по шее и тут же нанес еще один удар по ребрам. Хантер задохнулся, рухнул на колени и скорчился, хватая ртом воздух. По его лицу текла кровь. Он тяжело поднялся на ноги и, шатаясь, побрел к двери. У двери он остановился, пытаясь отдышаться и размазывая кровь по рубашке.

– Ты, кусок дерьма, срань поганая! Подожди у меня, я еще до тебя доберусь!

И, конечно же, он выполнил свое обещание. После этого Паскаль видел Джини только один раз, на следующее утро в отеле «Ледуайен». Она молча присутствовала при разговоре отца с Паскалем. Он длился всего полчаса, но о его последствиях Паскалю не хотелось вспоминать даже сейчас, двенадцать лет спустя. В полдень Джини уже сидела в самолете, покидая Бейрут в сопровождении Хантера.

Через день начали лопаться все контракты Паскаля. По телеграфу ему прислала отказ от дальнейшего сотрудничества сначала «Нью-Йорк таймс», потом «Вашингтон пост», а через некоторое время и «Тайм». В течение двух лет после этого Паскалю не удалось продать ни единого снимка ни одному из ведущих американских изданий. Этого он Хантеру не забыл и не простил. По отношению к нему самому и к тем, на кого надавил Хантер, Паскаль чувствовал глубочайшее презрение. Именно в тот период своей жизни Паскаль начал рисковать по-настоящему. «Переизбыток адреналина»? Возможно, и так, но Паскаль чувствовал, что истоки этого лежат глубже. В зоне военных действий хорошие снимки можно было сделать только в том случае, если вам было наплевать, умрете вы или останетесь в живых. Именно с того времени о нем стали ходить легенды: про него говорили, что он равнодушен к любым опасностям, а когда друзья и конкуренты видели результаты такого подхода к работе, они отказывались верить своим глазам. Про себя Паскаль понимал, что они воздают славу лишь той скуке, которой он томился. После двух, даже трех лет, в течение которых он иссушал себя, они ошибочно объявили, что им двигало возбуждение, жажда смерти.

Паскаль-то знал, что они ошибались. На протяжении этого периода в его сердце царила пустота – как по отношению к самому себе, так и к работе. Все искушения, содержавшиеся в работе и женщинах, оставляли его равнодушным. Женщин он использовал, чтобы получить мимолетное сексуальное удовлетворение, а чтобы получить снимки, которые хотел, он грубо использовал всех без исключения – и женщин, и мужчин, и детей. Оставаясь холодным как лед, он переходил от задания к заданию, от женщины к женщине.

Он не чувствовал ни любви, ни сострадания, он всегда оставался замкнутым в себе и холодным. Иногда он сам себе казался живым трупом, и это давало ему, по крайней мере, одно преимущество: презрение к опасности делало его снимки неповторимыми.

Его друзья, не понимая, что он умирает заживо, говорили, что он сам ищет смерти, более того, ухаживает за ней и строит ей глазки. Паскаль не брал на себя труд спорить или опровергать их – пусть верят своим сказкам. Зачем ему ухаживать за смертью, если он держит ее в руках? Они со смертью уже давно были любовниками. Смерть была рядом с ним во время работы, она сидела с ним за одним столом, когда он ел или пил, смерть наблюдала, как он занимается любовью, смерть здоровалась с ним каждое утро, когда он просыпался, и преданно дожидалась его, когда он засыпал по ночам.

Паскаль потом не любил вспоминать тот период своей жизни. Время облегчило остроту утраты, примирило его с жизнью. Он почти убедил себя в том, что может вырваться из этой тюремной клетки. Именно поэтому Паскаль женился и честно пытался скрыть мрачные тучи, омрачавшие его жизнь, от жены. Когда она ждала их первого ребенка, Паскаль даже позволил себе надеяться на счастье и смотрел на эту малышку, как на подарок судьбы. На развалинах его умирающего брака Марианна оставалась для Паскаля единственным светом в окошке. Само ее существование, та любовь и потребность защищать, которые он испытывал по отношению к ней, звучали в его жизни как прекрасная, чистая и вечная мелодия.

Именно Марианна вернула ему жизнь. Ради дочери он готов был забыть об опасности, о смерти и начать жить сначала. Марианна была для него утешением, единственным существом, придававшим смысл всему его существованию. И вот теперь, когда он мог видеться с ней только в определенные дни, только по разрешению, даже над этой, последней, радостью нависла беда.

Часы показывали уже четыре утра, за окном было все еще темно – самое глухое ночное время. Движимый внезапным порывом, Паскаль вскочил на ноги и в отчаянии стал мерить комнату шагами. Он снова и снова мысленно перебирал все просчеты и ошибки, которыми было засеяно поле его жизни. Ему на секунду показалось, что все сделанные им ошибки уходят корнями в прошлое – к одному и тому же моменту и месту. К той маленькой комнатке у залива в некогда прекрасном городе. Насколько по-другому могла бы сложиться вся его жизнь, если бы тогда он вел себя иначе!

Паскаль подошел к двери в спальню, за которой спала Джини. На секунду внутри него родилась уверенность, что если он сейчас откроет дверь, если он хотя бы просто поговорит с ней, ему удастся повернуть время вспять, исправить и переписать заново всю свою прежнюю жизнь.

Паскаль даже взялся за ручку двери и повернул ее. Но вдруг опустил руку. Искушение отступило, и он понял, чем оно являлось: побочным эффектом усталости, разочарования, которое питалось отчаянием и недосыпом. Паскаль подумал, что он уже не тот неутомимый молодой человек, каким был в Бейруте. Теперь он полагался скорее на дружбу, чем на любовь. Дружба была не таким быстровоспламеняющимся предметом, но зато длилась гораздо дольше. Любовь в большинстве случаев имела крайне болезненные и труднопреодолимые последствия. Теперь Паскаль понимал, что им снова суждено расстаться и это неизбежно, как неизбежны были в его браке разочарование, душевная травма для ребенка, разбитое сердце и развод.

Паскаль вернулся к дивану, лег и выключил свет. В течение всех часов, оставшихся до рассвета, он заставлял себя думать только о работе и о Хоторнах – этой образцовой чете, которой удалось, – а может, и нет – добиться такой редкой вещи, как идеальный брак. Его мысли вертелись вокруг них. За окном начало светать, но сон не шел.