Босиком по пеплу - Яра Вольцева

годы никуда не деть. И поверь, тебя невозможно не любить.

Обхватил мое лицо ладонями и не позволял отвести взгляд.

— Тогда поехали, — схватилась за его кисти.

— Что?

— И быстрее, пока я не передумала.

— Тогда одевайся. Мне нравится, когда ты такая.

— Какая?

— Инициативная энтузиастка, — подмигнул, и я покраснела.

В его словах и мимике мне увиделось двойное дно. Он был таким всегда, но я никак не могла к этому привыкнуть. А в последнее время казалось, будто он на энерджайзерах — его так и подхлестывало меня дразнить и подзуживать.

— Мне в машине остаться, или с тобой пойти? — спросил, как только мы подъехали к воротам дачи.

Замялась перед выходом из салона, но, подумав, поняла, что это внутрисемейное дело. Только между мной и отцом.

Забор покосился, двор зарос травой, а домик выглядел так, будто он заброшен. Символично отражало состояние нашей семьи.

— Пап, — осторожно ступая по потрескавшимся плиткам, приближалась к входу.

Внутри его не оказалось, но я столкнулась с ним, когда выходила из помещения обратно наружу.

— Кристина, — отшатнулся, перепугавшись от моего неожиданного появления.

— Так не рад меня видеть? — горько усмехнулась.

— Ты ходишь, — улыбнулся. — Твоя тетка говорила мне, но я побоялся приходить к тебе в больницу. И не говори так, я всегда рад тебя видеть.

— Но так ни разу не пришел ко мне с того раза.

Сказанное далось мне эмоционально тяжело, но не сделать этого не могла.

— Думал, ты не рада будешь меня видеть.

— Что? С чего бы? Ты мой папа.

— Я так надеялся, что ты никогда не узнаешь.

— Ты знал с самого начала, — выдохнула. — Я думала, мама обманула и сказала тебе, что беременна от тебя.

Когда я увидела выражение его лица, сразу всё поняла. Стало стыдно, что так плохо подумала о маме.

— Я бесплоден, Кристин. Болел свинкой в детстве, так что еще подростком знал, что детей у меня никогда не будет. И когда родилась ты, я посчитал, что это мое благословение свыше.

Растрогалась, еле сдерживая слезы. Опустила голову, чувствуя, как дрожит всё тело.

— Я думала, ненавидишь меня, — просипела, схватившись за горло.

— Даже не смей так думать, — протер ладонями лицо и взъерошил волосы. — Я люблю тебя, ты моя дочь, несмотря ни на что. Если захочешь общаться со мной, конечно.

Подняла на него глаза и поняла, что он был полон тех же сомнений и страхов, что и я.

— Пап, с чего бы мне не хотеть?

Подошла ближе, ощущая, как мосты между нами рушатся.

— Ну как, Дмитрий богат, а я… так, неудачник.

— Пап, ты что, никакой ты не неудачник. Не говори так. Так ты из-за этого ушел и на даче живешь? Я думала, разлюбил меня, как узнал, что я не твоя дочь, — не смогла сдержать слез.

— Что? Ты что, нет, конечно, разве мать тебе не сказала?

— О чем не сказала?

Папа промолчал и вошел в дом. Поставил чайник на газовую плиту и тяжело вздохнул. Рассказ был недолгим, но на многое открыл мне глаза.

— Я ж в нее влюблен был с детства. Наши бабушки были соседками в деревне, и я бегал за ней со школы, но она не замечала, всё считала себя некрасивой. Я когда предложение делал ей, она уже на четвертом месяце беременности была. А у нас на тот момент никаких отношений не было. Так что поверь, даже не будь я пустым, вряд ли мог бы обмануться.

На глаза навернулись слезы. Я расплакалась, понимая, что он всю жизнь любил меня, несмотря на то, что знал, что я ему не биологическая дочь.

— Ты прости меня.

— За что? — всхлипнула.

— Я ведь деньги от Ланковского взял. Хотел, как лучше. У нас ведь не было денег на твое лечение. Я так не хотел видеть, как страдает мой ребенок, что пошел на сделку с совестью, даже матери твоей ничего не сказал. И бога благодарю, что не знал тогда, кто он. Боюсь, меня бы бес попутал, и операции бы ты не получила.

На меня накатила нервная истерика, полная и боли, и облегчения одновременно. Даже если бы Дима не рассказал мне об этом заранее, я бы всё равно не стала осуждать отца за это.

— Брось, пап, ты хотел, как лучше. Благодаря тебе мне вовремя сделали операцию. Если бы не ты, кто знает, как бы всё обернулось. Только посмотри на меня. Я снова хожу, так что не смей корить себя.

— Запрещаешь?

— Запрещаю.

Его плечи опустились, словно он сбросил груз, который тяготил его всё это время.

— Слышал, ты встречаешься с Дамиром.

Кивнула, и так всё было понятно без слов.

— Он хороший парень, по-настоящему тебя любит, уж это я сто процентов вижу. Опыт, как-никак, большой. Больше двадцати лет одну женщину люблю.

— Одобряешь? — задала ответный вопрос.

— Одобряю.

В этот момент заскрипела калитка, и раздались знакомые шаги.

— Вы с матерью прям в один день решили меня навестить. Видимо, придется теперь мне быть воскресным папой.

Нахмурилась и напряглась, ощущая, как шаток подо мной пол. Вот только вопреки страхам, когда мама вошла, я не увидела на ее лице приговора отцу.

— Мне съезжать? — устало выдохнул он, но слегка набычился.

— Что? — мама же растерялась, увидев нас вдвоем.

— Со своим сойдешься теперь, когда всё прояснилось?

Как бы папа не пытался скрыть свое небезразличие, его осведомленность поражала и прямо говорила о том, что его это беспокоит.

Закатила глаза, понимая, что у них в головах тараканов больше, чем у нас с Дамиром.

— Господи, Леш, не неси чепуху, столько времени прошло. А мы с тобой двадцать лет женаты. Хватит пить и давай уже домой возвращайся. Без мужика в доме всё ломается, да и починить некому.

Я улыбнулась и, когда между ними началась привычная мне перепалка, ускользнула за ворота, направляясь к машине, где сидел в ожидании меня Дамир. Всё встало на свои места.

Эпилог

Несколько недель спустя

— Фату только придержите, я невесте платье поправлю.

— Давайте быстрее, мы в ЗАГС опаздываем.

— Без невесты не начнут, не переживайте.

— И не нужно тут хохмить, и без того все на нервах.

Женский галдеж не утихал, а, наоборот, набирал обороты. Предсвадебный мандраж не коснулся только самой новобрачной.

— Не устала? — подошел со спины Дамир и коснулся моих пальцев, скрещивая их со своими.

— Голова кругом, — улыбнулась ему, но в этот момент его заметили остальные женщины.

Посмотрели на Загорского с возмущением и стали выгонять его из комнаты.

— Мужчинам нельзя входить сюда!

— Да ладно,