Кристин Арноти - У каждого свой рай

Итак, я ждала, натянутая и вежливая. Грегори выглядел плохо. Он держал меня за руку.

С другой стороны большой террасы появилась группа. Она приближалась к нам, словно торжественная процессия. Я не осознавала того, что видела. У меня появилось желание протереть очки. Впереди шла элегантная сухопарая огромная женщина, ее шею обхватывало несколько ожерелий из золота высокой пробы. На ней были остроконечная шляпа в форме пагоды, черные, как сажа, очки, шелковая одежда – блузка и брюки, все это должно было уберечь ее от солнца. Меня охватило фантастическое ощущение, что я ее уже видела. Мужчина, следовавший за нею, мне казался тоже знакомым. Я была даже убеждена, что я его где-то видела не так давно. Но где? Где и когда я могла бы встретить этого человека с безупречными манерами, состарившегося с редкой изысканностью. Я обратилась к Грегори.

– Грегори? Мне нехорошо. Нет никакого основания думать, что я их уже видела… твоих родителей…

– Бедняжка, – сказал он.

Чету сопровождал серьезный мужчина в белых брюках и клетчатой рубашке. У него под мышками проступали два пятна от пота в виде полумесяца. Словно две огромные круглые папки с документами.

Они подошли к столу, я почувствовала смутное желание подняться. Я не знала, что надо было делать. Среди никогда не чувствующих себя неловко созданий, выросших с боннами, мне не было места. Грегори взял меня под руку.

– Идем.

Мы сделали несколько шагов в направлении к ним.

– Познакомьтесь с Лори, – сказал Грегори. – Она очаровательна, не так ли?

– Очень молода, – сказала женщина.

И она протянула мне правую руку, широкую и сухую, как рука старого столяра. Утратив от волнения способность соображать, я произнесла по-французски:

– Здравствуйте, мадам.

– Какая прелесть, – воскликнул отец Грегори. И он произнес медленно, но на безупречном французском языке:

– Я хорошо знаю Париж. Где вы живете? Я, когда бываю там, останавливаюсь… (и он назвал очень дорогой отель).

Словно на мониторе, в моей голове возникла сцена, место и время которой я не могла определить. Я видела этого человека на краю пропасти. Он пытался столкнуть или удержать кого-то. Мое воображение подводило меня. Надо было сдерживаться.

– Стакан воды, пожалуйста.

– Вы напали наконец на след? – спросил Джереми.

Но у меня пропало желание пить, он погрузил свои толстые пальцы с кусочками льда в мой стакан.

– Грегори, скажи теперь, – проговорила изысканная дама. – Она, похоже, смущена, малышка. Она не может понять, кто мы такие. Однако она должна была видеть репризу «Трактир мертвых богов». Французы обожают меня после «Решающей встречи». С тех пор прошло некоторое время, но это – классика.

– Моя дорогая Хелен, – сказал мужчина с потными подмышками… – Моя дорогая, вы на нее обрушили все сразу.

Вмешался, улыбаясь, элегантный мужчина.

– Я уверен, что французская публика помнит «Неизвестного из Центрального банка»… Это фантастический успех…

– Грегори?

Он вцепился мне в руку.

– Твои родители – актеры, самые известные…

– Она умна, – сказала Хелен. – Проницательна… И манеры…

– Грегори… – У меня зуб на зуб не попадал. – Ты хочешь сказать, что твоя мать – Сибилла Дэвис, а твой отец – Гарри Брюс…

Несмотря на то что пальцы Джереми побывали в моем стакане, я должна была попить воды, я была на грани обморока. Фаянсовый пол террасы уходил у меня из-под ног. Я оказалась перед двумя великими актерами Голливуда.

– Грегори, ты их сын? Неудивительно, что ты психопат.

Потевший мужчина предложил мне сигарету.

– Я Сэм Аппенстайн, продюсер. Огня?

Меня бросило в дрожь, он регулировал пламя своей зажигалки в соответствии с моими движениями. Левой рукой я рылась в сумке, пытаясь отыскать упаковку аморфиля. Мне казалось, что если я приму успокоительное, то смогу постоять за себя.

Хелен села, каждое ее движение было сдержанным, спокойным, размеренным, словно она была перед кинокамерой. Грегори обнял меня за плечи.

– Ты потрясающая, – сказал он. – Ты невозмутима…

– Действительно, – добавил Джереми. – Эта молодая женщина исключительна. К счастью для нас.

Я подбирала слова. Я говорила медленно.

– То, что я знаю твою мать и твоего отца благодаря фильмотеке, это – удача. То, что они передо мной, это – событие.

– Что такое фильмотека? – спросила Хелен.

– Это место, где показывают старые фильмы. Черно-белые.

– Я снималась и в цветных фильмах, – запротестовала Хелен. – Вы не видели «Тень любви», в котором я снялась с покойным Кларком?

– Каким Кларком?

– Гейблом, дорогая. Гейблом… Вмешался Гарри.

– Мы не из немого кино. Это вы молоды, очень молоды. Однако Эла вы должны были легко узнать. Ему только сорок лет.

Я повернулась к Грегори в замешательстве. Мне хотелось, чтобы он сказал, что он хоть чуточку любит меня, чтобы меня поддержать. Любовь на закуску, вперемешку с майонезом и ломтиками свежего помидора. Но все же любовь. Пусть он признается, пусть он выскажет достаточно торжественно свое раздражение…

– О чем он говорит, Грегори? Кого я должна была узнать, кто такой Эл?

– Я, – сказал он.

Грегори-Эл поцеловал меня в губы. Вереница образов обрушилась на меня. Обрывки кадров, отрывки фильмов. Грегори? Эл? Его манеры. Всегда красив, таинственен, фатально умен, время от времени немного юмора. Великий страждущий. Его знают как облупленного…

– Я Эл Стоун, – сказал он… – Теперь ты в курсе?

Застыв, я глядела на него. Я спала с Элом Стоуном, меня осыпал подарками Эл Стоун. Я услышала, что я кричу. Так кричал мой отец в непредвиденных обстоятельствах.

– Но почему? Почему я? Почему ты остановил меня? Ты не их сын?

Я кричала очень громко. Доминиканка вернулась, чтобы узнать, не надо ли нам чего-нибудь. Я кричала.

– Воды со льдом. Воды и много льда… Доминиканка не понимала, почему я так кричу.

Она удалилась быстрыми шагами.

– Почему, Грегори?

– Речь шла о кино, – сказал он с болью. – Два месяца тому назад Аппенстайн предложил мне сценарий, который никуда не годился. Но моя роль была интересной. Я спасался бегством с первой до последней минуты фильма. И с пулей в спине должен был умереть на руках героини. Очень редко я соглашаюсь умереть на экране.

Доминиканка вернулась с водой. Незаметно я взяла в сумке половину аморфиля и проглотила, опорожнив огромный стакан. Сама мысль об успокоительном меня успокаивала. У меня был хриплый голос.

– Ты бежал от чего?

– Вот именно. По сценарию было несколько версий. Они мне не нравились. Особенно начало.

Я почти лишилась голоса.

– Какое начало?