Татьяна Туринская - На восходе луны

Вику сильно покоробило его замечание насчет того, что такие, как Марина, на дороге не валяются. А такие, как Вика, что, выходит, валяются? 'Сволочь ты, Потураев!' Однако ответила внешне спокойно:

— Даже если она замужем, на мой взгляд, это абсолютно ничего не меняет. Независимо от ее замужества ты все равно будешь ее любить, а значит, точку в этом деле ставить рано. Ты мне, Андрюша, ответь вот на какой вопрос. Мы с тобой уже поняли, что ты Маринку любишь, как бы ни пытался скрыть это от самого себя. А скажи мне, друг мой Потураев, как ты считаешь: она тебя любит или как?

— Н-да, — задумался собеседник. — Умеешь ты поставить трудный вопрос. Откуда ж я знаю?

— Ну вот раньше как ты чувствовал — она рада твоему появлению или воспринимала это равнодушно?

— О, это как когда! Иногда вообще разговаривать со мной не желала, а иногда вела себя, как маленькая девчонка, оторваться от меня не могла. Вернее, я ее не мог от себя оторвать. — И такая мечтательная улыбка расцвела на Андрюшиной физиономии, так плотоядно закатил глазоньки, припоминая сладкие мгновения счастья, украденного у самого себя.

Жгучая ревность разлилась в Викиной душе, когда она увидела, как изменилось лицо Потураева, вспомнившего объятия своей Маринки. Но нельзя, какое право она имеет ревновать? Ведь, признавшись в любви к Маринке, Андрей фактически признался в нелюбви к Вике. Горько, обидно, но от этого никуда не денешься, ее многолетние надежды на Потураева, как оказалось, были напрасны, совершенно безосновательны, а потому права на ревность она не имеет. И Вика попыталась задавить в себе зарождающуюся злобу к неизвестной сопернице, ответила мирно:

— Сдается мне, она тебя любила. А то, что разговаривать с тобой не хотела… Она, Андрюша, видимо, таким способом защищалась от тебя. Два дурака, ей-богу! Ты защищался от нее, она от тебя, вот и имеете нынче то, что имеете! Точнее, ничего не имеете, я имею в виду, ничего общего. У каждого своя жизнь…

Андрей возразил:

— Даже если она меня любила тогда, это вовсе не означает, что она и сейчас меня любит.

— А вот тут ты, Андрюша, снова неправ. Поверь мне — невозможно разлюбить того, кого любишь. Ты ведь и сам сколько лет пытался убедить себя в том, что не испытываешь к ней ни малейших чувств. И как, помогло?

— Не-а, — скривился Потураев. — Ни хрена не помогло! Хорошо, я готов признать, что и она меня любит, пусть не из соображений логики, а сугубо идя на поводу моего непомерно разросшегося эго: конечно, любит, разве меня, Андрюшу Потураева, можно не любить? Но даже если она меня любит, все равно ничего у нас не выйдет. Ты сама подумай: разве могу я, такой весь из себя Потураев, такой гордый и самовлюбленный, напыщенный индюк, приползти к ней инвалидом? Да мне же на глаза ей стыдно появиться в этом проклятом кресле!

— Дурак ты, Андрюша, — со злостью ответила Виктория. — И не лечишься. Если она тебя любит, а мы только что с тобой выяснили, что любит, она счастлива будет тебе любому!

— Ага, — парировал Андрей. — То-то родная жена счастлива была увидеть меня в инвалидной коляске! Так счастлива, что едва на улицу голого-босого не выставила!

— Потому что не любила, — тихо ответила Виктория. Предательские слезы снова начали скапливаться в глазах, и она отвернулась. — И ты не любил…

Потураев снова и снова прогонял в памяти этот разговор. Снова и снова пытался отыскать в нем несостыковки, нелогичности, чтобы с легким сердцем признать, что они с Викой в своих рассуждениях допустили грубую ошибку, а стало быть, и выводы сделали неправильные. Ему до сих пор легче было бы думать о том, что они с Викой ошиблись, нежели согласиться с ее доводами и принять, как факт, свою любовь к Маринке.

Андрей по-прежнему гнал от себя мысли о любви. Вернее, теперь он не пытался хорохориться перед самим собой, уже не пугался, как прежде, слова 'любовь', как чего-то катастрофического и позорного, частенько даже в своих умозаключениях каждый раз с невероятным удивлением констатировал: да, оказывается, он все эти годы любил Маринку. Потом снова выискивал подтверждения того, что вовсе он ее и не любил, что просто жалко было дурочку, вот и не может ее забыть до сих пор из-за нанесенной ей давным-давно незаслуженной обиды. Вновь и вновь увеличивал физические нагрузки, лишь бы не думать, только бы не вспоминать Маринкины наивно-счастливые глаза, не слышать ее сладкого голоса: 'Андрюша!'

И, даже смирившись наконец с собственной любовью, категорически отказывался предпринимать какие-либо шаги для встречи с Маринкой. Безумно, до потери пульса, хотел ее увидеть, но стыдно было появляться перед нею несчастным инвалидом. Мало того что гордость не позволяла, так еще и с точки зрения морали такая встреча была не совсем для него красива. Получается, пока здоров был, Маринка ему и даром не нужна была, теперь же, став немощным инвалидом, словно милостыни, просит ее любви. И Потураев снова и снова гнал от себя любовь, гнал желания, гнал надежду…

Лишь через полгода после памятного разговора с Викой Андрей все же решился позвонить. Не был уверен, что Маринка все еще проживает по тому же адресу, не был уверен, что за столько лет у нее не изменился номер телефона. Позвонил без особой надежды на удачу, скорее, сугубо для очистки собственной совести: вот, мол, я же предпринимал некоторые шаги для встречи с нею, да, видать, не судьба. И неожиданно для самого себя услышал в телефонной трубке такой родной голос…

Глава 33

— Марина, подожди, не клади трубку. Мне действительно нужна твоя помощь. Со мной случилось несчастье…

В ответ раздалась оглушительная тишина. Андрей понимал: или не верит, или не знает, что сказать. И тут же пожалел о том, что не сдержался и позвонил. Эх, дурак, и на что надеялся?! Терпел ведь десять лет, и ничего, все было нормально. Теперь вот нарывается на жалость. А что может быть хуже жалости для гордого мужчины? Да еще и от любимой женщины.

— Марина, я не шучу. К сожалению, все очень серьезно. Ты мне нужна. Ты не могла бы подъехать ко мне? Когда тебе будет удобно, хорошо? Я буду ждать, записывай адрес: улица Попудренко, дом тридцать три, квартира восемнадцать…

Сердце заныло: несчастье? Ему нужна ее помощь?! Андрюшка, милый, любимый, что с тобой стряслось? Обида и злость на предателя были забыты в одно мгновение, и уже через полтора часа Марина звонила в двери указанной квартиры по улице Попудренко.

К ее ужасу, дверь открыл Андрей. Собственно, ужас был вызван не этим фактом, а его видом. А вид Потураева в инвалидной коляске Марине было вынести нелегко. В первое же мгновение захотелось броситься к его укутанным пледом ногам, прижаться к ним и баюкать его, как ребенка: 'Терпи, Андрюшенька, терпи, мой дорогой! Я рядом, я всегда буду рядом, а значит, никакая беда нам с тобой не страшна!' Но огромным усилием воли сдержала порыв, поприветствовала хозяина весьма прохладно: