Развод. Бумерангом по самые я... (СИ) - Шевцова Каролина

И мне… мне вдруг становится его жалко. Не как мужа, не как любимого. А как человека, который добровольно променял все это на какую-то жалкую пародию на жизнь.

Тишина после его слов кажется густой, вязкой. Все избегают смотреть на него, кроме меня. Я вижу, как он цепляется взглядом за крошки на скатерти, за блики в бокале, лишь бы не встретиться глазами ни с кем из нас. Ему невыносимо неловко, но уйти он сейчас не может. Это будет окончательным признанием поражения.

Он ищет зацепку. Любую.

- Кстати, я, наверное, не все свои вещи забрал в прошлый раз, - произносит он с фальшивой небрежностью. - Если что-то осталось, я как-нибудь заеду.

О нет, я не дам тебе повод, даже случайно вернуться обратно.

- Не беспокойся, - отвечаю я нарочито вежливо. – Все, что не забрал, я отнесла бомжам на вокзале.

Яшин, не меняя выражения лица, тихонько, но очень четко произносит в свою тарелку:

- Казанском.

Воздух снова застывает. Все слышали. Владлен так точно. Я вижу, как напряглись желваки у него на лице. Он сжимает кулаки, но… терпит. Он слишком оглушен собственным провалом, слишком ослаблен, чтобы нарываться на скандал. И просто делает вид, что не расслышал.

Я ловлю взгляд Яшина и едва заметно качаю головой. Не надо. Оставь. Мне неловко за его колкость, хотя внутри и смешно. Но сейчас не время добивать Владлена. Вообще ненавижу это – буцать ногой того, кто упал навзничь.

Владлен откашливается.

- Ну, мне пора, - говорит он, поднимаясь. - Не буду вам мешать.

Он избегает смотреть в сторону Яшина, кивает Рите и Юре. Потом его взгляд падает на Тимофея. В его глазах - тень надежды, последняя попытка найти хоть каплю родного тепла.

- Тим, ты это… как дела?

Сын поднимает лицо от блюда перед собой. Взгляд абсолютно пустой, отстраненный. Он не отвечает. Просто смотрит сквозь него, будто того не существует, и медленно отламывает кусок хлеба. Игнор. Полный, абсолютный, унизительный.

Похоже, это последняя капля. Владлен резко отворачивается и направляется к выходу. Я отодвигаю стул.

- Я провожу.

Яшин порывисто двигается, чтобы встать со мной. Я кладу руку ему на плечо, мягко, но твердо прижимаю обратно к стулу.

- Останься, пожалуйста, с гостями.

Это мое дело. Мое прошлое. Мне его и хоронить.

В прихожей Казанский молча надевает пальто, долго копается с пуговицами, лишь бы не смотреть на меня.

- Карина, я… я передумал насчет доверенности, - выдыхает он, наконец поднимая на меня глаза. - Это была… плохая идея.

Передумал… Господи, Владлен, ну признай же, что хотел, но не получилось! Зачем врать сейчас?

- Я рада, что ты это наконец понял, - отвечаю нейтрально.

Он молчит, переминается с ноги на ногу, ища слова.

- Я согласен. На изначальные условия. По разводу.

Разумеется, он согласен. Потому что вначале я предлагала делить все честно, но он довел до того, что я могу забрать у него все.

- Я передам это своему юристу, - отвечаю я осторожно.

Он впивается в меня взглядом.

- Яшину? - бросает с вызовом.

Я держу паузу, глядя ему прямо в глаза. Мне нечего скрывать. Не за что краснеть.

- Тебя это уже не касается, Владлен, - произношу я четко, отчеканивая каждое слово.

Он опускает голову. Ему нечего сказать. Ему здесь не рады, его условия не принимают, его присутствие ничего не решает. Он уже никто. Он поворачивается к двери, берется за ручку. И вдруг оборачивается.

- Знаешь, иногда… - голос срывается. - Иногда мне хочется, чтобы ты снова назвала меня Лёней. Так бесился, а теперь вот… скучаю.

Только сейчас я смотрю на Владлена так, как смотрела раньше. Так как женщина смотрит на мужчину. И тотчас замечаю, как он ужасно выглядит. Посеревшее, осунувшееся лицо, помятая рубашка. Он стоит сгорбившись, будто несет на плечах невидимый, но неподъемный груз. Совсем не тот ухоженный, уверенный в себе Казанский, который ушел отсюда пару месяцев назад.

Сердце сжимается. Но не от боли. От жалости. Как к больному, бредящему человеку.

- Не могу, увы, - говорю я тихо. - Лёня умер, Владлен. Ты убил его. А вместе с ним - и все хорошее, что у нас было.

Я вижу, как эти слова физически ранят его. Он бледнеет еще больше, его плечи сгибаются еще сильнее. Он беззвучно кивает, выходит на веранду, спускается по каменной лестнице вниз и даже не смотрит назад.

Я закрываю дверь. Поворачиваю ключ. Звук щелчка замка - самый громкий звук за весь вечер.

Опираюсь лбом о прохладную древесину двери. Сердце колотится где-то в висках, бешено и гулко. Словно только что пробежала марафон, а не провожала бывшего мужа. Глубокий вдох. Выдох. Еще один.

Поворачиваюсь, чтобы вернуться к гостям, к жизни, что осталась за спиной, и натыкаюсь на него. На Влада. Он стоит в нескольких шагах, прислонившись к косяку, руки в карманах.

- Подслушивал? – голос выдает то, как я устала.

- Во-первых, да, - ухмыляется хитро. - И не стыжусь этого. Во-вторых, я переживал, что твой бывший попробует обидеть тебя, а рядом не будет никого, кто мог бы защитить.

- Ревновал, значит?

- И это тоже. Ты в порядке?

Он подходит ближе, его руки осторожно касаются моих плеч, а потом он целует меня в лоб. Просто, твердо, без лишней сентиментальности. Как ставят точку.

- Нет, наверное - выдыхаю я, и напряжение наконец-то начинает отпускать. – А Казанский… вел себя… прилично. Для него. Кажется, его самого кто-то хорошенько пнул под дых.

Мне не хочется говорить о Владлене. Он - часть прошлого, тяжелый, но закрытый чемодан, который наконец-то унесли с дороги. Я отстраняюсь, но только чтобы обвить его руку руками, почувствовать надежную опору.

- Как девочки?

- Отлично. Репетируют извинения перед тобой. Пойдем?

Он ведет меня обратно в гостиную. И картина, которая открывается мне, заставляет что-то теплое и тяжелое расплыться внутри.

Яна что-то живо обсуждает с Тимофеем, жестикулируя. Полина устроилась в кресле, уткнувшись носом в шею Графу, который млеет у нее на руках. Рита и Юра, как заговорщики, с грохотом собирают грязную посуду, явно чтобы дать нам всем время прийти в себя.

Полина поднимает на меня взгляд. Спесь с нее слетела, осталась лишь детская неуверенность и вина.