Анна Берсенева - Полет над разлукой

А она помнила эти стихи! Их когда-то Лева Найман читал на вступительных, она сразу запомнила и спросила, чьи, а Лева сказал: Бродского, только здесь не печатались. Там вначале было про фонтан в ущелье Рима и про подружку Микелину, которая предпочла кормить павлина в имении графа…

– Я помню, – сказала Аля и тут же спохватилась, что Андрей не поймет, о чем она говорит.

Но он понял.

– Помнишь? – обрадовался он. – И про свободу – помнишь? «Она, пока есть в горле влага, не без приюта»… Ну вот, я и приехал через два года в Барселону со свободой в горле.

Аля засмеялась.

– А в Риме мало тебе было свободы?

– Ну, в Риме она же совсем другая… А в Барселоне можно было строить – да меня туда и пригласили строить. Там ведь зданий похожих даже нет, ты заметила? Вот я впервые и почувствовал себя свободным. Не только как человек – этого, ты права, и в Риме хватало, – но больше…

– Не страшно было рядом с Гауди строить? – улыбнулась Аля.

Глаза его без очков казались беспомощными, как у ребенка, но она уже знала обманчивость этой беспомощности… Прежде чем он успел ответить, Аля поняла, что ему ничего не страшно.

– Да нет, ну что ты, – сказал Андрей. – А играть тебе после Коонен не страшно? Наоборот, границы после таких людей – до горизонта.

Он закрыл глаза и замер, как будто прислушиваясь к чему-то. Але показалось, что он думает о Гауди, о своей Барселоне…

– Сашенька, поцелуй меня, – вдруг попросил он таким голосом, что сердце у нее перевернулось и упало в пустоту. – Поцелуй…

Опершись на локоть, она склонилась к его губам, провела по ним кончиком языка – словно в шутку – и тут же, не выдержав шутки, прильнула так сильно, что у самой чуть слезы не брызнули из глаз.

Ее удивило и даже обидело, что Андрей не отвечает на поцелуй – как будто прислушивается к нему, не веря… Каким странным вдруг стало это мгновение! Только что казалось, что ближе быть друг другу невозможно, – и вдруг он вот так замирает, и снова ей кажется, что его унесет сейчас порывом ветра…

Как будто стараясь удержать, Аля продолжала целовать его – в губы, в закрытые глаза, в рассыпающиеся светлые волосы. Когда она коснулась подбородка, Андрей закинул голову назад, и она догадалась, что он просит без слов: еще меня целуй, еще… Она чувствовала, что ей чуть-чуть покалывает губы: наверное, он брился вчерашним утром. А на груди волосы были мягкими, светлыми и темнели ниже, на животе…

– Не обижайся на меня, – по-прежнему с закрытыми глазами шепнул Андрей, когда Аля снова прижалась щекой к его плечу. – Ты чуткая такая, мне так хорошо, сил нет пошевелиться…

Аля вспомнила, как сотрясалось его тело, когда они принадлежали друг другу впервые, как всю ее пожаром охватила его легкость, и незаметно улыбнулась.

– Поспишь? – открыв глаза, вопросительно произнес Андрей. – Что у тебя завтра?

– Репетиция в двенадцать, – впервые вспомнила Аля. – А может, лучше и не засыпать? Смотри, утро уже, а я же сплю как сурок – не проснусь вовремя.

– Я тебя разбужу, – улыбнулся он. – Не бойся, милая, спи.

Аля так давно не просыпалась не одна, что понять не могла: что с ней, где она?

Вдруг ей показалось – еще во сне, – что все и было только сном, а теперь кончилось, и сейчас она проснется окончательно – одна.

Она вскрикнула и открыла глаза.

Рука Андрея лежала под ее плечами, и Аля чувствовала, что он то напрягает руку, то расслабляет – и так качает ее, как на детских качелях.

– Проснулась, Алечка? – спросил он спокойно, как будто не слышал ее вскрика. – А я тебя давно растормошить пытаюсь, да жалко. Сон плохой приснился?

– Д-да… – пробормотала Аля. – Как будто я… Ну, бог с ним, пускай не сбудется!

Она села на постели. Толедская ваза, которую она вчера поставила на пол у кровати, была на прежнем месте, но теперь в ней стояли темно-бордовые розы.

– А… это что? – удивленно произнесла Аля. – Они откуда взялись?

– Откуда? – Андреевы глаза за стеклами очков сделались круглыми. – Как откуда? Я же их тебе сам подарил к премьере вчера перед уходом из дому. Прекрасно помню, цвет еще выбирал. Они все время здесь и стояли, ты еще обрадовалась, когда вошла. «Они нас ждут», – так и сказала.

– Андрюша, ты что?! – ахнула Аля. – Но мы же… разве…

– Ты что хочешь сказать – что жила где-то в другом месте? – совершенно серьезно спросил он. – По-моему, ты жила здесь, со мной. Мы с тобой вышли из этой квартиры и поехали в театр на твою премьеру, а потом вернулись. Ничего особенного. Алечка! – любуясь ее растерянным видом, наконец засмеялся он. – Проснись, маленькая моя! Ну не с неба они упали, не бойся. Я утром прогуляться выходил.

– А… почему же ты тогда в кровати? – не нашла она умнее вопроса.

– Опять к тебе лег потому что, – серьезно объяснил Андрей. – А ты и правда как сурок спишь. Я тебя целую, целую, щекотать даже стал – ноль внимания!

– Поцелуй тогда опять, – потребовала Аля. – Если, говоришь, я не слышала.

– Что ж, это можно… А еще что?

– Еще – все!..

Голова у Али была такой ясной и свежей, как будто она проспала не три часа, а по меньшей мере восемь. Шторы на окнах давно были раздвинуты, утренний свет бил ей в глаза, солнечные зайчики плясали на потолке, на старых обоях с тисненым золотым рисунком.

Андрей ушел в ванную, а она наконец обвела глазами комнату. Видно было, что жилье это не новое – давнее. Это по всему было видно – например, по мебели красного дерева, которая не производила впечатления антикварной, как не производят такого впечатления вещи, никогда не переходившие из рук в руки.

Але показалось, что эта комната служила кабинетом. Вся стена занята была книжными полками, которых она ночью и не заметила, а у окна стоял огромный письменный стол с бронзовым чернильным прибором. Книги все были по медицине, кое-где с полок выглядывали какие-то плакаты с разъятыми красно-синими телами, от вида которых Але сделалось не по себе. Она даже огляделась, боясь увидеть скелет в углу.

Появление Андрея отвлекло ее от созерцания медицинских пособий. Он вошел в комнату уже одетый – в джинсах и в белой рубашке в тонкую голубую полоску. Волосы его были мокрыми и казались чуть темнее, чем обычно.

– Загар у тебя миллионерский, – заметила Аля. – Камни вслед не бросают на улицах Москвы?

Она любовалась и его потемневшими от воды волосами, и загаром, и тем, как он вошел легкой походкой. Но ей почему-то неловко было говорить об этом сейчас, при свете дня. Хотя ночью чего только не было сказано…

– Ничего не поделаешь – природное, – улыбнулся Андрей. – Белобрысые все медленно загорают, а я наоборот. В Крыму, бывало, в первый же день…