Кэти Летте - Родовое влечение

Я сижу, опираясь на подушки, я стискиваю свои бедра, я тяжело дышу, мое тело разрывают потуги.

– Тужься, тужься! – понукает меня акушерка.

Все эти проклятые курсы, на которые я так прилежно ходила. Все то время, что я потратила на изучение действительно полезных вещей, например таких: почему коктейли из текилы и мясо в остром соусе с красным перцем и фасолью не являются идеальным питанием для ребенка. Какой, черт побери, мне от них прок?

Я втягиваю в себя воздух и задерживаю дыхание. Я тужусь изо всех сил. Мне кажется, что я разрываюсь на части. Что меня взламывают изнутри. О Господи, мне нужно испражниться. Я вижу судно, его облупившаяся крышка съехала набок. Я не прошу подать мне его. Пусть, ради разнообразия, целью шутки станет врач.

Выдох. Потуга. Я дрожу, напрягаясь. Теперь мне понятно, откуда взялись выражения «материнская отвага» и «бескорыстный труд». Я снова тужусь, кряхтя от усилий. Мне кажется, что я рожаю целую Бельгию.

– Я что-нибудь пропустил?

В коротком промежутке между схватками я вижу над собой сморщенное лицо. Нижнюю часть лица закрывает трехдюймовая борода, одна щека заклеена пластырем. Мешки под глазами больше, чем у Ферги после отпуска.

– Вовремя, а? – Он так и лучится, отпихивая всех локтями. Для Алекса мир – это одна длинная очередь, которую он должен обойти. – Как ты себя чувствуешь, любимая?

– Как я понимаю, ты не имеешь в виду эту бесконечную, изнурительную аго… – У меня начинается очередная потуга.

– Дорогая, дорогая, что я могу сделать для тебя? Чем помочь?

Мне удается вдохнуть.

– Путешествие. Мне помогло бы путешествие на Таити. И костюм от Шанель, и твои яйца на блюдечке.

Сильнейшая схватка пронзает мое тело. Алекс хватает меня за руку.

– Мы можем что-нибудь сделать с болью?

– Усыпи меня. Введи обезболивающее. Скажи, где ты шлялся последние три месяца!

Алекс, друг, ближе которого у меня никогда никого не было, моргает, потом устраивает на плече видеокамеру.

– Убери эту дрянь.

– Послушай, Мэдди, все мужчины снимают роды. Именно это и делают мужчины.

Я хочу сказать, что гораздо интереснее снимать зачатье, но не могу говорить. Не могу дышать. Не могу думать.

– Можно увести этого мужчину? – недовольно спрашивает врач, выныривая из шахты у меня между ног. – Есть признаки дистресса. Она перестала тужиться. Головка еще не опустилась.

Одна из студенток расплывается в улыбке охотницы за автографами.

– Вы Алекс, как там? Из этой, как ее? – Ее вопрос трудно назвать образцом красноречия.

Ио-Ио внимательно разглядывает Чертова Доктора с Харли-стрит.

– Этрингтон-Стоппфорд! – торжествующе восклицает она. – Я уверена, что слышала это имя. Вы тот доктор, которого обвиняют за незаконное иссечение крайней плоти у женщин, да?

– Уберите отсюда эту женщину! – орет доктор.

– Доктор, – взволнованно говорит акушерка, – у ребенка пошел меконий.

Неожиданно все – от глухих медицинских халатов до перчаток – становится зеленым. Мои ноги закрепляют на стойках.

– Мисс… – Врач бросает быстрый взгляд на акушерку.

– Вулф, – подсказывает та. До чего же четкое разделение труда в этой службе! – Доктор собирается использовать щипцы, – объясняет она за врача. – Вы не возражаете против щипцов?

«Фу ты, док, откуда же я знаю, – хочется сказать мне. – Прошло так много времени с тех пор, как меня расчленяли надвое холодной как лед металлической штуковиной, что я все забыла». Но у меня хватает сил только на энергичный кивок.

– Вакуум-экстрактор, доктор? – предлагает акушерка.

Алекс отплясывает джигу рядом со столом.

– Господи! Неужели я ничего не могу сделать?

Иоланда переключает свое внимание на него.

– В Новой Гвинее есть одно очень цивилизованное племя, – сообщает она. – У них муж обвязывает веревкой яйца и ложится на крышу хижины, где рожает его жена. Каждый раз, когда у женщины начинается схватка, она дергает за веревку. Лично я считаю, что Государственной службе здравоохранения следует перенять этот опыт. Вам бы не хотелось стать первопроходцем, испытать его на себе?

– Кто вы такая, черт побери? – интересуется Алекс.

Акушерка поясняет мне, что на головку ребенка устанавливается маленькая присоска.

– Мы немного потянем, и головка спустится в малый таз.

Великий Боже, что за встреча уготована маленькой девочке! Ее высосут в жизнь. Неужели ее нельзя уговорить, соблазнить чем-нибудь? Кусочком «Марса» или тостом? Или, может, мне просто расставить ноги перед телевизором, где идет «Улица Сезам»? Детям нравится эта передача. Акушерка берет мою руку и кладет ее между ног. Я чувствую горячую влажную головку ребенка.

– Она вот-вот родится. – Они говорят о ней, как о письме. Алекс пятится к двери, и мне остается надеяться, что они поставили отметку «Вернуть отправителю».

– Смотрите! Смотрите! – Я смотрю и вижу ее в зеркале. Ее головка появляется у меня между ног. Сначала брови, потом носик, потом все личико.

– Дышите, дышите, – наставляет меня акушерка.

– Пошла вон!

– Вы порветесь!

Сначала они велят тужиться, потом приказывают прекратить. Но разве можно пробкой от шампанского заткнуть извергающийся вулкан? Чтобы представить, что такое роды, возьмите автомобильный домкрат, вставьте его в задний проход, поднимите его на максимальную высоту и замените отбойным молотком. Я не чувствую, как рвется кожа, но доктор склоняется ко мне со скальпелем. А после этого я вижу всю головку. Интенсивность схваток ослабевает. Доктор небрежно шлепает меня по бедру.

– Давай, тебе это по силам.

Вокруг стола собирается вся родильная палата, и меня начинают подбадривать громкими криками. Я кажусь себе футбольным матчем.

– У тебя еще много сил!

Плечики малышки поворачиваются. Она смотрит на мою правую ногу. О Боже, а вдруг она разочаруется? Оправдаю ли я ее ожидания? Создается впечатление, что вся чертова больница, включая последнюю санитарку, таращится на мое влагалище.

– Давай! Давай!

Я тужусь, и появляется одно плечико. Еще раз – и появляется второе. Это Олимпийские игры, и я иду на золото. Остальная часть малышки выскальзывает без всякого принуждения. Я вижу ее ручки, тельце. Доктор кладет ее мне на живот. Она теплая, как вода в ванне. Крепенькая и легкая. Я кажусь себе прозрачной. Я смотрю на себя, ожидая увидеть, как под кожей пульсируют синие вены. Малышка кричит громко и пронзительно. Ее крик похож на скрежет гравия под маленьким колесиком. Они подносят девочку – скользкое, мокрое существо, к которому не придается «Руководство по эксплуатации», – к моей груди. Только это не девочка. Пузырь, образовавшийся на голове после «пылесоса», оказался не единственной выступающей частью. Ну и дела, чтоб мне провалиться! Я произвела на свет собственного маленького англичанина!