Ольга Вечная - F 20. Балансировать на грани

Но я была жива. И все порожденные недугом аргументы разбивались об этот факт вдребезги. Я поддерживала практически непрерывный телесный контакт — то гладила его, то держала за руку, или просто обнимала, и он вновь смог выбраться, потому что очень этого хотел. Каждой клеточкой я чувствовала, что он смотрел на меня и видел перед собой новый смысл жизни. Более значимый, чем профессия. А я в тридцать три года, наконец, начала жить так, как хотела. Сделала выбор, и с тех пор ни разу о нем не пожалела…

Быструю пронзительную речь взволнованной девушки перебил скрип открывшейся двери.

— А вот и кофе, — кивнул робко заглянувшей в кабинет секретарше крупный мужчина в возрасте, восседающий в огромном, на вид невероятно удобном кресле. Его щеки слегка порозовели, выдавая кипящие внутри эмоции, но голос оставался ровным и спокойным. Мужчина запрокинул голову и взглянул в потолок, тяжело вздохнув. — Верочка, поставь на стол поднос. Спасибо, — сказал он ладной юной девушке в эффектном брючном костюме, подчеркивающем хрупкость и привлекательность. Верочка неловко улыбнулась, виновато взглянув на сидящую напротив ее шефа пару — нервно заламывающую пальцы пациентку, и крепко обнимающего ее симпатичного мужчину, который, укачивая, шептал ей на ухо, вероятно, ласковые слова.

В просторном кабинете профессора Соболева Михаила Ивановича всегда пахло терпким, свежесваренным кофе и горьким, настоящим шоколадом. На его резном, блестящем чистотой и богатством столе, помимо бумаг и книг, стоял поднос с двумя чашечками ароматного напитка. Третью Михаил Иванович только что пригубил и, на мгновение прикрыв глаза, отдавая дань хорошему кофе и умению своей секретарши его варить, вернулся к беседе.

— Вижу, что мы вплотную подошли к встрече со мной, не так ли?

Двое молодых людей, утопающих в куче подушек, разбросанных по дутому угловому дивану, одновременно кивнули. Было заметно, что это далеко не первый их визит к врачу, по крайней мере, чувствовали они себя комфортно и расслаблено. Одетый в белый свитер и черные джинсы светловолосый мужчина так и вовсе полулежал на мягкой спинке дивана, вольготно вытянув ноги и закинув их на стоявший поблизости пуфик. Одной рукой он продолжал прижимать к груди выбившуюся из сил тяжелыми воспоминаниями девушку, другой поглаживал ее по спине.

— Ну, все, родная, ты молодец, — поцеловал в макушку. — Все прошло, самое сложное сделано, ты идеально передала события. Умница моя, — убаюкивал он ее, хмурясь.

— Впереди у нас пробуждение, как я понимаю? — уточнил Михаил Иванович, поправляя очки и делая пометки в толстом журнале. — Кто расскажет, что было дальше. Аля? Олег?

— Пожалуй, теперь моя очередь, — Олег прочистил горло, нежно погладил Алю по плечу. Опустил взгляд на узорчатый ковер под ногами, как делал это всегда, когда углублялся в воспоминания. В течение пары минут обдумывал, что собирается передать.

— Рассказывайте именно так, как все случилось. Будто это происходит прямо сейчас, — подсказал врач. Его приятный низкий голос звучал дружелюбно и, что самое главное, выдавал не безразличие профессора к судьбе пациентов. Вместе с сидящими сейчас перед ним людьми он день за днем, месяц за месяцем вновь проходил через случившиеся с ними радости и ужасы, которые иногда не укладывались в голове профессора, хотя подобных историй он знал немало. Но, несмотря на обширный опыт практики, каждую проблему принимал близко к сердцу, пропускал через себя. Вероятно, именно поэтому Михаил Иванович считался одним из лучших врачей частной практики, и записываться к нему нужно было за полгода, несмотря на дорогостоящий прием.

— Первое, что я ощутил, проснувшись, была изумительная тишина, убаюкивающая мой рассудок, — проговорил Олег. Теперь уже Аля держала его за руку, морально поддерживая. — Не открывая глаз, я задержал дыхание, чтобы исключить малейшие звуки, и вслушался в себя — тихо. Нет, не одиноко, просто тихо. Я понимал, что у меня получается думать, то есть я не отравлен лекарствами, но, вместе с тем, я не слышал голосов. Они не повторяли мои мысли, не смелись надо мной, не будили — как это обычно бывало раньше. Невероятно приятным оказалось вновь услышать тишину, как бы странно не звучало это словосочетание.

«Олег, ты проснулся? — услышал я нерешительный шепот, одновременно понимая, что чудесное оживление Али не очередная игра моего несчастного разума. — Я вижу, что ты улыбаешься».

«Я чувствую, что ты тоже улыбаешься», — ответил ей, не открывая глаз.

«Ты прав. Я ждала, пока ты проснешься», — она взяла в руки мою ладонь, в этот момент я открыл глаза, и увидел перед собой ее. Счастливую, светящуюся здоровьем. Самую настоящую. Немного лохматую и уставшую, но по-прежнему неотразимую.

«Скучала по мне?» — не нашел ничего лучше спросить.

«Очень. Хочу забрать тебя отсюда».

«Куда?»

«Домой. Не думаю, что Игорю стоит лечить тебя, хоть он и не самый плохой врач на свете».

«Он ужасный врач, — мне вдруг стало смешно, — проморгал мое ухудшение, не сообразил, что я бросил лечение». Мы посмеялись вместе, хотя было не над чем.

«Ты меня простила?»

«Поняла», — ответила она, кивая.

«Когда мы уедем?»

«Как только ты захочешь. Твой папа сказал, что для того, чтобы полностью поправиться, мне необходим умелый массажист. Признаюсь, я уже замучилась ждать, пока ты возьмешь себя в руки и начнешь, наконец, заботиться обо мне»

«Пациенты психбольниц — не те люди, среди которых следует подыскивать врача», — ответил я ей. В тот день мы много глупо смеялись, изредка касаясь друг друга. Помню, я сказал ей, что мой отец лучший хирург, на что Аля ответила, что я мог бы стать ничуть не хуже, если бы пошел по его стопам.

— А что думаешь об этом ты? — спросил Михаил Иванович.

— Думаю, что мог бы, — ответил Олег, улыбнувшись, — но этого мы уже никогда не узнаем. И я ни о чем не жалею.

— Что случилось потом?

— Мы не чувствовали желания бросаться друг к другу в объятия или, тем более, заниматься сексом в то время, — сказала Аля. — Нам было сложно. Олег избавился от бесов, но это оказалось, помимо окончания проблем, — началом новой трудной жизни. Мы должны были перечеркнуть прошлое, узнать друг друга заново, с учетом раскрытой тайны.

— Олег, хотите подвести итог?

— Да, хочу, — он был абсолютно серьезен. — Болезнь сильно изменила меня. Аля не знает, каким я был до шизофрении, возможно, это к счастью. Сейчас, с высоты своих знаний и опыта, могу сказать, что в то время, когда мы с Алей познакомились, я мыслил совсем иначе, чем до болезни. Больше я не считал окружающих неудачниками, я… как бы это сказать… признавал их право на существование рядом с собой, хотя раньше меня не раздражали только пациенты, то есть люди, добровольно признающие, что зависят от меня, что меня нужно слушаться. Болезнь научила меня терпению, указала на место, находящееся позади всех. Я смирился с тем, что пугаю людей, что выгляжу чокнутым и смешным, а так же с презрением и высокомерием. Вы не представляете, как тяжело приходилось моему эго, но я делал успехи. Старался облегчить окружающим их участь находиться рядом — одни Эмиль с Эм чего стоили, — смущенно рассмеялся. — Семимильными шагами я двигался навстречу миру и, должен признаться, был к нему ближе как никогда ранее, в том числе до диагноза. Я считал, что пережитые мной ужасы в кинике, отвращение знающих о моем недуге людей — это кара, которую я должен принять, чтобы изменить свою жизнь в лучшую сторону.