Укрощение рыжего чудовища - Дарья Волкова

мысленно отделить ее от Тихона, опустилось и Тихон стал бы ей безразличен.

– Ну? – Она поёрзала, устраиваясь на сиденье с видом крайне важной персоны, сложила руки под грудью и уставилась на Тихого. – Каким образом ты собрался доказывать делом свою… свои чувства? Затащил меня в машину, дверь запер. Насиловать будешь? Это, конечно, впечатляющий доказательный поступок, что тут говорить.

Тихон вздохнул. И сказал устало и грустно:

– Вот как мы поступим, Варвара Глебовна. Ты мне не веришь. И правильно делаешь. Нельзя верить тому, кто тебя обманул. Я подлец, я предал тебя. Так что правильно ты мне не доверяешь.

Она не выдержала и зажмурилась. «Опускайся. Опускайся. Опускайся скорее, разделительное стекло, чёрт тебя раздери!»

– А вот я тебе верю, Варенька. Ты человек порядочный и честный. Ты врать не умеешь и не станешь. Поэтому мы поступим так, как ты скажешь. Если ты сейчас скажешь, что не любишь меня, что я тебе не нужен, – я открою машину и отпущу тебя. И больше никогда не побеспокою. Твоё слово, Варя. Как ты скажешь, так и будет.

Холодное, даже ледяное бешенство обожгло сердце. «Опять… Как в тот раз, когда Тихон явился к ней «на пироги». Снова вынуждает ее говорить слова, которые ему выгодны. В прошлый раз – признаваться, что ей что-то в нём нравится. В этот раз… О, в этот раз ставка гораздо выше. Надо же, сидит такой спокойный, такой невозмутимый, как ни в чем ни бывало. Словно с Росей о каких-то рабочих пустяках разговор ведёт. Спокоен и уверен, что все проблемы решаемы. И эта тоже. Думаешь, такой умный? Думаешь, всё просчитал? Думаешь, поставил мне шах и мат? Считаешь, что я не скажу тебе этих слов? Ты просчитался, Тихий. Скажу, и с огромным удовольствием. Один раз. Два. Десять. Плюну тебе эти слова в лицо с радостью, с наслаждением, потому что это правда. Потому что я тебя на самом деле ненави…»

Взгляд Вари зацепился за каплю, покатившуюся с его виска по скуле, подбородку. Капля нырнула куда-то вниз. Сползла по шее, где бился пульс на сонной артерии, бился так, словно кожа на шее сделалась совсем тонкой, и биение пульса стало видно глазом.

Варя перевела взгляд чуть ниже, к вырезу рубашки. Пуговица держится на тонкой ниточке, скоро оторвётся, наверное. И вместе с тканью пуговица двигается едва-едва – от дыхания. Кажется, Тихон дышит так, будто каждый вдох последний.

Варя посмотрела вниз. На колене, обтянутом темно-голубой джинсой, покоился кулак, сжатый так, что костяшки побелели. И снова кажется, что кожа между суставами такая тонкая – от натяжения, и что еще чуть-чуть – и порвётся. И левый кулак такой же. Обратным транзитом по левой руке вверх. И левую щеку расчертила ртутная дорожка – очередная капля пота скатилась вниз, ненадолго повисла, задержавшись ровно посередине тонкого шрама. И упала вниз в один из бежевых квадратов рубашки, сделав его тон чуть более тёмным, чем соседний. Варя какое-то время, словно заворожённая, смотрела на эту более тёмную, чем остальные, клетку.

И зачем только она посмотрела ему в глаза? Столько там всего было. Только вот спокойствия, уверенности и невозмутимости – ни следа. Еще одна капля прочертила скулу совсем близко от глаза. И в «Эскаладе» совсем не жарко, скорее, холодно, потому что ледяная дрожь внутри снова завибрировала. И зачем только Варя посмотрела ему в глаза! Почему она словно онемела? И почему всё еще не опустилась между ними мысленная стеклянная преграда?

И тут она поняла, что преграда опустилась. Но оставила их двоих по одну сторону. Варвара резко отвернулась к окну. И глядя невидящим взглядом в тонированное стекло, выдохнула устало и обречённо:

– Гад. Какой же ты гад, Тихий…

А в следующий миг она была уже у него на коленях, верхом, притянутая могучими руками, и он обнимал ее, прижимал к себе и шептал в волосы:

– Да-а, Варенька, да-а… Не можешь сказать, да? Потому что это неправда. Потому что ты меня… – И вдруг он замолчал. Дышал, как после стометровки, и прижимал Варю к себе крепко-крепко, пряча лицо в облаке ее волос. А она находилась в его руках безвольно, как кукла. Накатило сильнейшее опустошение. Она проиграла. Она сдалась. Без сопротивления, без боя. И никаких чувств она сейчас не испытывает, только дикую усталость. После всех этих месяцев – в попытках его забыть, вычеркнуть, возненавидеть – где она оказалась? На его коленях. А ведь всего-то и надо было сказать нужные слова.

А он обнимал ее. И всё шептал в волосы нараспев ее имя. И, кажется, что-то еще, какие-то еще слова, но она не различала. Какое-то пыльное отупляющее равнодушие накрыло ее, глуша все чувства.

– И откуда ты только взялся на мою голову? – едва слышно, со всхлипом, вздохнула она. – За какие грехи ты мне достался?

– Не знаю. – Он по-прежнему прятал лицо в ее волосах. – Тебе виднее, Варюш. Где-то накуролесила, видно. Или батя твой, а ты за его грехи расплачиваешься. – Тихон все-таки посмотрел ей в лицо. – Но я точно знаю, за что ты мне. Матушка намолила мне тебя. За все эти годы…

И зачем только она снова посмотрела ему в глаза? Потому что он понял всё и получил ответы на все свои вопросы. И принялся целовать – часто, мелко, торопливо. В лоб, нос, щёки. И руки заняли привычное место на талии, и сейчас поползут вниз. И губы коснулись уголка ее губ. И тут Варю словно ошпарило, и она проснулась. Да что же за морок, за наваждение такое?

– Так, стоп! – Она отодвинулась. И для надёжности упёрлась ладонью прямо в вырез его рубашки. – Мы должны поговорить, Тихон.

Он кивнул немного торопливо.

– Не могли бы мы начать объяснение с того, что ты опустишь меня на сиденье?

– Нет.

Видно, сегодня это его излюбленное слово.

– Ну хотя бы перестань меня лапать! У нас будет серьёзный разговор!

– Я не лапаю.

И это при том, что его руки уже практически сползли на ее ягодицы.

– Ну да, конечно! Или что, снова волнуешься, боишься, и тебе для успокоения нервов надо подержаться за что-то мягкое?!

Пальцы Тихона лишь сильнее сжались на талии.

– Чувствую, обстоятельства нашего знакомства мне будут всю жизнь припоминать. Но я и в самом деле волнуюсь. Очень.

Варя закусила губу. Тихон Тихий – номинация «Предсказуемость и Непредсказуемость года» в одном лице. Ну и ладно. Начинать серьёзный разговор со скандала из-за того, что его пальцы расположились на ее попе, – глупо. Варя вздохнула.

Он с тревогой